Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
С запада, за высоким корпусом "Трех святителей", еще держатся глубокие ночные тени. Весла шлюпок здесь с особенным шумом разбивают воду. Здесь еще заметно светит бледная луна, и ее срезанный лик дробится на морской ряби, ныряет между затонувших рей в грустную подводную могилу. Какой-то барказ едва не ударил маленькую рыбачью лодку. Рулевой безудержно ругает яличника:
– Поломать тебя, стервец. Чего глядеть пришел? У людей сердце кровью обливается, а тебе тиатр!
– Дурень, - спокойно отвечает стариковский голос с воды.
– Дурень, может, я со своим кораблем прощался.
–
– окликает Павел Степанович. Яличник быстро ворочает против волны, и весла скрипят в уключинах.
– Ваше превосходительство. Чуяло сердце, застану вас здесь. Что ж, Павел Степанович, порешилась наша держава? То мы к французам ходили, а теперь они к нам?
– Город будем защищать, Сатин. Город не сдадим.
Сатин ухватывается за борт двойки, и на лицо Павла Степановича поднимается суровый взгляд старого боцмана.
– Прикажите, Павел Степанович, меня хоть на какую морскую батарею взять.
– У тебя ведь жена. Тебе все шестьдесят лет.
– Что жена! Жена ребятам на батарее постирает, коли надо. Мы с ней уже переговорили.
– Эй, на шлюпке, отходи подале. Водоворотом бы не захватило.
Павел Степанович снимает фуражку, а Сатин мелко, часто крестится.
Но корабль "Три святителя" решительно не хочет на дно. Два часа корабль слабо наполняется водой и медленно кренится на правый борт. Приходится вызвать пароход "Громоносец" и рвать снарядами подводную часть левого борта. Тогда корабль, стремительно расталкивая вокруг себя воду, исчезает в волнах. И течение уносит к флоту союзников всплывшие обломки.
Глава шестая.
Стоять насмерть, как Корнилов
В анекдоте капитана Зорина о козле, разорявшем куртину Малахова кургана, конечно, было карикатурное преувеличение. Но оно весьма образно выражало бездействие и преступное равнодушие строителей инженерной обороны; они два года успокаивали Петербург, что работы по вооружению Севастополя с суши ведутся, а когда союзники стали приближаться, оказалось - нет ни лопат, ни кирок, ни ломов. Из этого затруднения севастопольцы не выходили долго, покуда всяким саперным инструментом их не снабдили по своей инициативе новороссийский губернатор Анненков и николаевский флотский генерал-интендант, контр-адмирал Метлин.
Было еще одно природное затруднение, над которым до критического положения в сентябре не особенно задумывались, - скальный грунт; он почти не поддавался ручным усилиям. Пришлось привозить для оборонительных сооружений землю и камни издалека и пустить в дело сотни тысяч мешков, истребив для этого все запасы флотского снабжения.
Владимир Алексеевич совсем не давал воли своим расстроенным нервам, ежедневно преодолевал любые препятствия и непрерывно наращивал укрепления. Кроме тысячи матросов, работавших ранее, он взял из экипажей еще несколько сотен, поощрил к инженерной работе талантливую флотскую молодежь, как Перелешина, Будищева и других. И главная крепостная ограда стала вырисовываться, хотя на местах проектируемых бастионов были полевые батареи, а вместо прочных стенок временные каменные завалы.
Корнилов сознавал несовершенство осуществляемых сооружений; даже доведенные до конца, они окажутся ниже окружающих высот, но и это обстоятельство
– У нас кроме каменных стен и завалов из мешков с землею еще стена сердец. Не так ли, Павел Степанович?
– спрашивал он и заражал своей страстностью.
"Да, оно несомненно... хорошо, - про себя думал Павел Степанович, - что есть дело, есть заботы..."
И верно, в хлопотах об организации и снабжении десантных батальонов, свозе орудий, расписании остающихся на кораблях команд к пушкам - некогда было грустить о затопленных судах и бездействии флота.
А все же удивлялся Павел Степанович. Удивлялся, находчивости и уверенности Владимира Алексеевича в разрешении всех вопросов сухопутной обороны. Не поколебался взять на себя ответственность за оборону укреплений Северной стороны. Положим, Корнилову там помогали Тотлебен и Ползиков - по всем отзывам, способные инженеры. Но как моряку начальствовать на суше? Он, Нахимов, этого, не умел.
Когда Меншиков, торопясь выехать к войскам, совершающим отступательный марш на Бахчисарай, предписывает Нахимову принять руководство морскими командами и защитой Южной стороны Севастополя, Павел Степанович решительно объявляет князю:
– У вашей светлости достаточно генералов. Я поставил себе правилом никогда не браться за дело, не изведав наперед своих сил.
Меншиков убежден, что натиск англо-французов на Северную сторону отдаст Севастополь в руки неприятеля в самые ближайшие дни. Назначая Корнилова и Нахимова начальниками обороны города, он хочет переложить на них ответственность за сдачу города. Поэтому он небрежно цедит:
– Я не принимаю вашего отказа, господин Нахимов.
– Ваша светлость, - настойчиво повторяет Павел Степанович.
– Я не могу быть хорошим сухопутным генералом. Я готов подчиниться любому младшему начальнику, с радостью буду содействовать ему и не задумаюсь умереть для блага России.
– Кто вам говорит о смерти, любезнейший Павел Степанович, презрительно перебивает князь.
– Затвердили вы одно с Корниловым...
Шпоры князя звенят за дверью и на лестнице, потом цокают копыта лошадей на булыжниках двора, и шум штабной кавалькады затихает в дальней улице.
– Уехал и не отменил приказания, - бормочет Нахимов.
– Работай с генералом Моллером. Ну-с, моллеровскую породу на флоте я знаю. Сухопутный отпрыск не лучше. Наверно, сейчас занимает казенных лошадей под свою обстановку и помогает укладываться семейству.
– С чего начать?
– громко спрашивает он себя.
– Ежели бы я принял новую эскадру, то осмотрел бы суда и экипажи. Значит, надо объехать укрепления.
Неутешительная картина. Вместо земляных построек завалы из мягкого степного камня, сложенные на глине, а то и вовсе насухо. Свезенные с корветов и бригов пушки, каронады и единороги не поставлены на станки. Ни одного орудия больше тридцатифунтового калибра. Ни одной бомбической пушки. И хотя по всей окружности семиверстной оборонительной линии можно быстро привести в боевую готовность полтораста орудий, но многие опасные пункты на лежащей впереди местности совсем не простреливаются, и нет ни одного пункта, на котором можно сосредоточить огонь больше четырех орудий.