Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
– Так Николай пустил корни на природе. А вы?
Павел Степанович на это ответил, что рад своему назначению. Особливо потому, что никогда не намерен расставаться с флотом. Деятельность помещика ему совсем не по вкусу.
Лазареву, очевидно, понравилось стремление молодого человека отдать все силы службе. Не поленился вытащить из стола чертежи разных линейных кораблей последнего времени и, тыча в них холеным ногтем, доказал преимущества "Азова" против самоновейших иностранных образцов.
– Что значит подхватывать первостепенные методы в корабельной архитектуре? Я думаю,
Михаил Петрович даже позавидовал своему лейтенанту. Ничто его не держит в Петербурге. Может хоть завтра отправляться.
– Роты не укомплектованы, - напомнил Павел Степанович.
– Да, это моя беда, - вздохнул Лазарев.
– Но уж так и быть, лично вас пущу на верфь без роты. А месяца через два-три и сам поспешу. В будущую навигацию "Азов" должен быть в Кронштадте.
Белые короткие ночи на островах Северной Двины, и все двадцать часов, что светло, стоит шум работ в доках. Не в пример прежним годам, "Азов" и "Иезекиил" строят с исключительной быстротой. Корабли заложены в сентябре 1825 года, а в июне 1826 года они уже должны быть на воде и начнется их вооружение для летнего плавания в Кронштадт. И все же Павел, когда в первый раз видит решетчатый кузов "Азова", сомневается в возможности уложить работу в такие короткие сроки. Он осторожно спрашивает:
– Сколько времени, господин Ершов, потребно для обшивки интрюма?
– На внутреннюю обшивку?
– Ершов довольно улыбается и, обтирая выпачканные смолой руки, заявляет!
– А ее совсем не будет.
Сложное дело - постройка военного корабля. Раннее средневековье не знало особых кораблей для войны. Еще и каравеллы Колумба одинаково годились для торговых плаваний и морских сражений. Но в 1500 году французские судостроители изобрели орудийные порты и тем положили начало новому роду кораблей. Благодаря орудийным портам оказалось возможным, не нарушая остойчивости кораблей, во много раз увеличить судовую артиллерию и вес ее залпа. На палубе "Санта-Мария", самой крупной из каравелл Колумба, помещались только две бомбарды, стрелявшие десятифунтовыми чугунными ядрами. А через сто лет английские, испанские, французские и голландские корабли имеют бортовые батареи в два и три яруса. В семнадцатом веке уже ни одно вооруженное торговое судно не может тягаться с кораблем, специально выстроенным для войны.
Затем борьба за морское могущество, в которой Англия последовательно сокрушает морские силы Испании, Голландии и Франции, вызывает новые усовершенствования судов. Складываются типы кораблей с особыми . назначениями: фрегаты для крейсерской войны, корветы и бриги для разведывательных действий, связи в море и эскортирования торговых судов. Линейные корабли составляют
Под парусами ходят теперь грозные пушечные форты, и морское сражение флотов становится жестокой артиллерийской дуэлью, а абордажный рукопашный бой отходит в прошлое. Инженеры-кораблестроители уже не могут ограничить свои расчеты вычислением должного сопротивления судов ударам воды и давлению ветров. Сила отдачи при бортовом залпе 40 - 50 орудий велика: она расшатывает весь набор корабля. Годность кораблей к трудной военно-морской службе проверяется теперь не только в штормовых походах, но и в способности выдержать сотрясения при стрельбе.
Из корпуса Нахимов вынес знания, что самой совершенной системой стройки кораблей является метод Чемпена.
Ученый шведский адмирал написал свой труд в восьмидесятых годах прошлого столетия, в екатерининское время; на этом трактате воспитывались три поколения морских офицеров и судостроителей флотов всего мира. В России ярым пропагандистом чемпенского метода был сам Платон Гамалея - академик, душа морской науки в корпусе. И потому Павел спрашивает Ершова:
– Это что-то новое?
– Да, изволите ли видеть, ныне Чемпена побоку. Я уже давно думал, как достигнуть наибольшей крепости при наименьшем весе. Давно предлагал генералу Курочкину свой расчет. А в прошедшем году контр-адмирал Головнин поддержал меня...
– Вы что, господин Ершов, за границей учились? Ершов искренно хохочет.
– Какое там! Сызмальства здесь, адмиралтейский ученик. Да я вас помню, вы здесь были в двадцать первом году.
Павлу неловко. Он растерянно улыбается. Но Ершов уже тянет его обратно.
– А теперь посмотрите.
– И тычет в корму, которую обшивают сейчас толстыми дубовыми досками.
– Круглая корма! Круглая корма меньше оказывает сопротивления обтекающему воздуху...
– И способствует ходу корабля! Как это просто, а никто не додумался, восклицает Павел.
Он оставляет Ершова поздним вечером и уносит в свою холостяцкую комнату толстую папку чертежей.
Несколько дней проходят у него в увлекательной работе. Он знакомится со всеми частями будущего корабля и его рангоута. Он бросает бумаги лишь для того, чтобы посмотреть отделку руля, забежать в кузницу, в такелажную мастерскую на испытание тросов. Корабль будет на славу!
А по ночам он читает французское сочинение господина Пукевиля о борьбе греков за свободу, о подвигах паликаров и клефтов Мавромихали, о смерти английского поэта лорда Байрона, об осажденных Миссолонгах и крепко засыпает, положив щеку на ладонь. Он видит во сне то спуск "Азова", то морские бои в Архипелаге. И так проходят недели, и "Азов" уже действительно на воде, и приходит экипаж, и Нахимов будто забывает о том, что было минувшей зимой,
Но однажды Бутенев и Домашенко остаются у Павла ночевать. Они выпивают за "Азов", за счастливое плавание и за всех плавающих и путешествующих, и неловко замолкают, потому что в одно время вспоминают товарищей с "Крейсера", которые сейчас в серых куртках арестантов.