Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
– Помолчите-ка, братцы. Что с марса кричали?
Он прислушивается, и тогда долетает звучный, отчетливый доклад Корнилова:
– Турецкий адмирал сигналит: "Не ходить далее".
Тишина. Хлопает парус. Скрипит какая-то снасть. Вскрикивает Лазарев:
– Мичман! Корнилов! Докладывайте ответ "Азии"! Разобрали?
– Так точно! Адмирал Кодрингтон поднял сигнал: "Иду давать приказания".
Теперь отчетливо виден оголенный и безлюдный берег Сфактерии. Мрачно высится пятиугольник каменного форта с черными амбразурами.
– Жалкие потомки Сюфрена, - бормочет по соседству с Павлом Степановичем мичман Путятин и жестом
Морской глаз Нахимова отмечает больше. Французы вынудили и "Гангут" потерять ветер. Отрезанный от "Азова" французскими кораблями, он не скоро догонит флагмана. А это значит, что в бою "Азову" придется тяжко, он будет верный час без поддержки. Нахимов не высказывает вслух свои соображения. Лазарев, конечно, все видит и оценивает, а впрочем, и не к чему сейчас обсуждать.
– Счастливо, - ворчит опять Путятин, - что турки струсили.
– Клевещете на противника, - невозмутимо говорит Павел Степанович. Извольте прислушаться.
Ветер из бухты дует в борт и отчетливо доносит оживленную ружейную трескотню. Не дожидаясь ответа, Нахимов взбирается на фор-марс и кладет на плечо марсового длинную подзорную трубу.
Дымки и огоньки распространяются с низкого турецкого судна, подвигающегося к "Азии". К фрегату "Дармут" спешно возвращается шлюпка. "Ага! "Азия" спустила переговорный флаг. Взлетает новый сигнал. Так и есть. "К атаке!" И это брандер. Зажгли! Какое зловещее темное пламя! Подбирается к "Тридану". Уже порозовели паруса".
Вдруг весь лес турецких мачт опоясывается огнем. Гулкий тяжкий грохот грозовым громом достигает "Азова".
"Ну, теперь нам легко не дадут войти в бухту", - соображает Павел, быстро спускаясь вниз.
– Зажечь фитили! Забить снаряды! Приготовиться к стрельбе с обоих бортов!
Он командует с виду бесстрастно. Не юноша вроде Путятина, и не мальчик, конечно же, как Истомин, выглядывающий в фор-люк с жадным вопросом в глазах. Нет, он - опытный лейтенант. Однако, скрыто от товарищей и подчиненных, и у него сердце трепещет, неровно, торопливо гонит кровь. И у него этот бой первый.
У батареи левого борта матросы бросились плашмя на палубу. Слабо ухнуло ядро и всплеснуло воду, ствол пушки окатился водою. Это начался обстрел с форта. Он уже почти на траверзе.
– Не кланяйсь, не зевай!
– кричит лейтенант.
– Батарея правого борта!.. Пли!
Ползет пороховой дым и застилает палубу, и, когда его относит ветром, между необычно сдержанными и старательно работающими моряками кровь раненых растекается в пазах и пропитывает скобленые доски.
"Было тридцать семь, осталось тридцать пять", - механически считает своих артиллеристов Павел, отсылая из цепи в крюйт-камере одного матроса на четвертую пушку.
Сто двадцать пять орудий береговых батарей продолжают стрелять по кораблю. "Азову" достается всех больше. Счастье, что турки берут прицел высоко. Пока только в корме одна подводная пробоина. Ее быстро заделывают. Но на верхней палубе повреждения растут.
В лужах крови и воды мокнут клочья парусов и тросов, опаленное тряпье, пустые картузы. Все чаще уносят раненых к лекарям в кают-компанию и церковную палубу; там же в углах под простынями лежат и убитые.
Очень жарко в пороховом дыму, и время тянется невыносимо медленно, пока, подавляя батареи, "Азов" идет к своей якорной стоянке и настает короткий перерыв в сражении.
– Приготовиться к положению якорей!
– кричит Павел и глядит на часы. Два двадцать пять. До сумерек еще долго.
Он смотрит в сторону шканцев. С кормы бегом вернулся Лазарев, на что-то в глубине залива указывает Гейдену с раздражительной жестикуляцией. Наверно, недоволен французами; они мыкаются в бухте, не выстраиваясь в линию, и все еще не достают своими пушками до турецкого полумесяца.
Английский адмирал входил в бухту, вопреки собственному приказу, не дождавшись правой, русской колонны. Лазареву сейчас не до рассуждений о скрытых замыслах английского командующего. Допустим, он рассчитывал, что один вид английского флага заставит турок капитулировать. Его дело - рискнул и ошибся: "Азию" сейчас засыпают турки ядрами и книппелями. И его счастье, что "Азии" сейчас придет на помощь "Азов". Но все-таки надо признать и отметить на будущее в памяти, что к русской эскадре господин вице-адмирал Кодрингтон отнесся более чем невнимательно, будто нарочно поставил ее под огонь турок.
Лазарев дает приказание усилить огонь по турецкому флагманскому фрегату, что вполовину уменьшает огонь по "Азии". Теперь он может составить мнение о неприятеле.
Да, выходит, что и давнего опыта Чесменского поражения турки не учли. С таким обилием мелких и средних судов на первом этапе боя должно было переходить к активной обороне, роду контратаки, и в первую очередь атаковать массою брандеров, а не одиночками, которых несколько дерзких шлюпок с союзных кораблей легко отводят...
– "Азия" до клотика в дыму. Командующий не может управлять боем, спокойно замечает прохаживающийся по шканцам Гейден. Он кивает признательно головой на рапорт Корнилова, что за "Гангутом" стали на линию огня "Иезекиил" и "Александр Невский".
Михаил Петрович отвечает на слова Гейдена не прямо. Посмотрев на часы и оглядев строй своей эскадры, насколько позволяют стелющийся дым и рвущееся из турецкой линии пламя, он заявляет:
– Пожалуй, к шестому часу нашу половину турецкого флота побьем.
В его голосе звучит уверенность, что для сражения русским морякам английское командование ни к чему, и с самого начала признание его было делом просто джентльменской вежливости.
Духота немыслимая. Михаил Петрович, кажется, уже выпил свой штоф воды с лимонным соком, а пить все хочется.
– Угощайтесь, господа, - говорит он молодежи, стесненно глядящей на утопленные в ведре бутылки.
– Из моего личного запаса - брусничная.
Книппели во вращении рвут на высоте парусину. Трещит распоротая ткань, с грохотом на доски палубы падают чугунные мячи.
– Опять же, - продолжает какую-то свою мысль вслух Лазарев, - не задумались турки над требованием нашего славного Дмитрия Николаевича. В море, на ходу, стрелять надо по рангоуту, а тут, в бухте, на якорях - чем ниже, хоть под ватерлинию, тем больше для противника беды. Мы уж пятого вывели из боя, а они у нас ни одного.