Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
Остается откланяться. Но, подходя на гичке с щегольским вымпелом к красавице "Палладе", ее командир невесело размышляет: а стоило ли тратить силы на такое поспешное устройство и нововведения, если их на эскадре никто не замечает и не подхватит для распространения на флоте.
В дни работы казалось, что то, и это, и третье, и десятое вызовет на флоте подражание и станет новым правилом. А нынче, оказывается, "Палладу" и порядки на ней никто и рассматривать не станет. "Разве так было бы у Лазарева? Он бы и похвалил, и покритиковал,
Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен с вечера диктует флаг-офицеру приказ о походном порядке эскадры. Назавтра корабли второй флотской дивизии должны пройти у Дагерорта, сохраняя строй кильватерной колонны. Передовым линейным кораблем назначается "Арсис".
– Поставьте "Палладу" последней, за фрегатом "Помона", на двойную дистанцию… В команде рекруты. И не очень известно, как новый фрегат слушается парусов и руля. Еще налетит на чью-нибудь корму и поломает строй.
– Отдельное плавание у Нахимова прошло благополучно. Он вышколил команду.
– Ну-ну, осторожность делу не вредит, – прекращает возражения адмирал.
В третьем часу 16 августа эскадра снимается с дрейфа. Свежий ветер, облачно. Адмирал флажным сигналом приказывает поворачивать последовательно в бейдевинд правого галса и взять по одному рифу.
Из стелющегося на воде тумана выступают клотики "Арсиса", "Иезекиила" и "Памяти Азова". За ним начинает движение вторая бригада – "Императрица Александра", "Александр I" и "Великий князь Михаил". И, наконец, одеваются парусами едва различимые "Кульм", "Кацбах" и "Эмгейтен". На "Палладе" слышат свистки боцманов передовых фрегатов – "Екатерины", "Елисаветы" и "Невы". Лейтенант Панфилов внимательно смотрит на корму "Помоны". Как только фрегат отдаст марсели, нужно повторить его маневр.
Вот кормовой огонь "Помоны", зажженный по случаю мглы, дрогнул и поплыл вправо. Пора!
– Грот-марсель на стеньгу, – командует он. – Право руля не вдруг.
Павел Степанович смотрит вдаль, на протянувшийся в рассветном чистом небе частокол высоких мачт.
– Какой курс? – спрашивает он штурмана.
– По приказу адмирала зюйд-зюйд-вест.
– А вы не ошиблись? Тут, знаете, на четверть румба уклонишься – и дагерортские камни.
– Нет, Павел Степанович, занесено приказание в журнале.
– Занесено-с. А вы проверьте, что из сего получится. Возьмите пеленги Дагерортского маяка, пока огни его не потухли.
– Но ведь мы идем последними в колонне, – напоминает штурман.
– Осторожность делу не вредит. – Павел Степанович невзначай повторяет фразу адмирала, определившую место "Паллады" в колонне.
Он ходит по шканцам и нетерпеливо посматривает на штурмана, согнувшегося над картой. Блистание маяка в такую погоду подозрительно ярко. Еще не доводилось столь близко проходить у опасных
– Павел Степанович! В самом деле неладно. Выходит, что курс ведет прямо на камни. Если расчет расстояния верен, то передние корабли сейчас ударятся…
– Ну, покажите. Так, истинный курс, истинный пеленг… Лейтенант Панфилов, кричите всех наверх. Выпалить из пушки и поднять сигнал: "Флот идет к опасности". Приготовиться к повороту оверштаг.
– Без разрешения адмирала? – недоумевает Панфилов, но выполняет распоряжение командира.
– Какое там разрешение? – покрывая боцманский свисток, басит прибежавший на шканцы Завойко. – Начнут все в панике ворочать, обломают друг друга.
Фрегат, как туго взнузданная лошадь, на мгновение становится неподвижным, и вдруг, круто ложась на левый борт, начинает восходить к ветру.
– Гитовы быстрее тянуть, – требует Нахимов.
– Маневр сделан недостаточно чисто, но "Паллада" ложится на курс, параллельный эскадре, и можно наблюдать ее положение. Вот ближайшие фрегаты репетуют сигнал "Паллады", но продолжают идти в прежнем порядке.
"Беда, если адмирал обидится. Перед всей эскадрой срамим… И если зря? И если дойдет до царя?.."
Завойко с сочувствием следит за командиром.
А Нахимов озабоченно всматривается вперед. Он думает только об одном: успело ли его предупреждение? Может быть, корабли первой бригады потерпели аварию? Какое безобразие! На одном корабле ошиблись, а другие идут слепо, не определяясь, не задумываясь над сигналами "Паллады".
Ага, наконец адмирал увидел! Командует: поворот оверштаг всем вдруг. Не поздно ли? И ему обидно за старика. Подвели адмирала офицеры флагманского корабля, подвели моряка, который без аварий ходил в торосистых льдах и в ураганах Южного океана. Однако же сам он приучил их к беспечности.
Завойко восторженно хлопает тяжелой своей рукой новичка в службе с Нахимовым – лейтенанта Алферьева и шепчет:
– Видал, брат, каков наш Павло Степанович?
Строгим жестом командир останавливает шепчущихся офицеров.
"А что? Мы же вами довольны", – говорит ответный простодушней взгляд Завойко.
И тогда Павел Степанович, поманив его к себе, мягко укоряет:
– Милый Василий, не пристало своей сметке радоваться, если невнимание дорого обошлось нашему флоту. Вон, поглядите…
Уже седьмой час. Туман свертывается, уходит вверх и открывает корабль, засевший в камнях.
– Господи, вокруг него буруны. Как только забрался!
– На "Арсисе" сигнал: "Адмиралу, нуждаюсь в помощи гребных судов и снятии тяжестей", – громко докладывают с марса.
Нахимов пожевывает губами и решает:
– Ляжем в дрейф, спустим барказ и катера.
Через два дня эскадра возвращается в Ревель. Павел Степанович просит разрешения съехать на берег, но получает приказание явиться на "Память Азова" к адмиралу.