Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
И он без боли ощущает: есть на его век только одна любовь – к кораблям, морю и морякам. И только в этой любви он может рассчитывать на благородное ответное чувство.
Глава девятая. На "Силистрии"
Голубоватая мгла обволакивает Севастополь и ущелья. Тонет в волнах прибрежье. Горы отступают стеной и нахлобучивают сизые облачные шапки. За Балаклавой с развалинами генуэзской крепости хаос колонн, тоннелей, подводных скал, глинистые обрывы, громадные полукружия горных подошв, очерченные серой
У побережья штиль. Корабль идет мористее и захватывает ветер в верхние паруса. Ветер, теплый и влажный, продувает палубы, шелестит занавесями в каютах.
Офицеры стоят перед картиной, приобретенной для кают-компании. Художник изобразил спуск кливера.
– Море и корабль выписаны хорошо. Сюжет, однако, неподходящий. Был кливер и нет кливера! А такого момента, когда его убирают, быть не должно-с.
Мичман Станюкович многозначительно толкает приятеля Ширинского-Шихматова. Дескать, сел Павел Степанович на своего конька. А Нахимов продолжает глядеть на картину, сутулясь и щуря зоркие глаза.
– Такую картину я бы матросам не стал показывать. Весьма непоучительно, потому что в нашем морском деле главное в проворстве. Давеча от сигнала сняться с якоря до того, что мы пошли фордевинд и под лиселями, прошло четыре минуты. Как же отдельный момент постановки парусов изобразить на неподвижном полотне? Невоз-можно-с!..
– Так матрос все одно в картине ничего не поймет по неразвитости, Павел Степанович. Художники пишут для сознательных людей,, для способных к анализу, – защищает свое приобретение хозяин кают-компании, лейтенант Ергомышев.
– Матросы не поймут?!
Нахимов поворачивается к нему и смотрит с укоризной. Веко над левым глазом часто вздрагивает – след давней болезни.
– Вздор! У матросов есть ум, сердце и честь. От нас зависит вызвать их к мысли и действию. У вас, господин Ергомышев, служба не пойдет, ни за что не пойдет хорошо, если матросы будут знать, что вы их презираете… Правда, некоторые офицеры думают, что можно одним страхом действовать. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что ненатуральная вещь несколько лет работать напропалую ради страха. Необходимо поощрение сочувствием, нужна любовь к своему делу.
Командир меряет каюту большими шагами. Неловко молчат офицеры. Все хотят есть, но не смеют напомнить командиру, что пора обедать. "Куда лучше было, – думает Станюкович, – когда "Силистрией" временно командовал Путятин. При нем матрос вовсе не упоминался за офицерским столом".
А Ширинский-Шихматов жадно ждет, что еще скажет Нахимов. Если бы он смел задать вопрос…
На баке отбивают склянки. Павел Степанович спохватывается:
– .Вы, господа, наверное, обедать хотите. Хорош гость…
Но, выпив стакан любимой марсалы, он мысленно возвращается к волнующей теме. Все эти молодые люди не сегодня-завтра будут самостоятельными командирами. Ужасно, если они пойдут по пути капитана Бехтеева, у которого завязывают матросам глаза, чтобы
– За успех кампании, Павел Степанович.
– За обширный взгляд на жизнь, а в особенности на службу, господа офицеры. Я все еще о матросе, если вам не прискучило слушать. Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов – крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами; он же наводит орудие на неприятеля; матрос бросится на абордаж. Ежели понадобится, все сделает матрос! Мы, начальники, не должны быть эгоистами; не будем, смотреть на службу как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных как на ступени для собственного возвышения. Матросов нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость и геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги отечества.
Он говорит тихо и медленно, точно раздумывает вслух. Но мичман Ширинский-Шихматов вскакивает с блистающими глазами, поднимает бокал и кричит: "Браво!"
Нахимов дружелюбно чокается:
– Экой вы восторженный, Евгений! Дядя ваш, мой корпусной наставник, был такой же.
После обеда час чтения и затем второй обход корабля.
Сегодня рекруты обучаются такелажной работе. У каждого конец около сажени длиной. Молодой матрос своими руками должен сделать ряд изделий из троса – и кноп, и муссинг с различными оплетками, и сдвижной кноп, и редьку.
Сатин командует встать и докладывает:
– С шестой ротой идут занятия по вязанию морских узлов.
– Занимайтесь. При работе во фрунт тянуться незачем.
И командир приседает на корточки, чтобы лучше рассмотреть работу матросов. Дружелюбно спрашивает парня, взяв в руки два конца с узлами:
– Что это ты сделал, братец?
– Кнопы.
– Кнопы. Так вот, расскажи мне, какие это кнопы и для чего служат.
Матрос – совсем молодой коренастый паренек. Над сросшимися бровями по загорелому лбу катятся капельки пота от напряженного поиска слов.
– Они, значится, узлы. Удерживать чи укреплять коренной конец троса. Вот у вашей левой руци простой кноп, а у правой вантовый чи сдвижной. К примеру, лопнет стоячий такелаж – разом сращу цим кнопом.
– Ты полтавский?
– Ни, подольские, з рыбаков, уси в нашем хуторе Кошки.
– То-то видать природного моряка. И Павел Степанович вновь нагибается перед другим, неловким белобрысым матросом.
– Ты редьку делал? Какая ж это редька?! Чистый бурак! Конец должен постепенно становиться тоньше, на нет сходит. Понятно? И оплетается вот так – вроде косички. Ну, как тебя любезная попросит косу заплести? У тебя крысиный хвост получится. Поучи его, Кошка.