Жизнь Бальзака

Робб Грэм

Необоснованные нападки на собратьев по перу и критические статьи показывают, что «вдохновение» Бальзака часто подпитывалось враждебностью и иногда довольно искусственной досадой. Можно заподозрить, что даже нежные созвучия «Лилии долины» служили попыткой «проткнуть Сент-Бева пером»⁹²⁰. «Лилия долины» напоминает «пуританский» роман Сент-Бева «Сладострастие» (Volupt'e), которым Бальзак на самом деле восхищался⁹²¹. Кстати, Сент-Бев тоже безжалостно раскритиковал «Лилию долины», придя к выводу, что Бальзаку не место в признанном кругу писателей. Известный принцип «новичка в нашем квартале»⁹²². Поводом для нападок послужила обличительная статья Сент-Бева «О промышленной литературе», в которой он поносит Бальзака за его чрезвычайно прагматичный, коммерческий подход к искусству. Статья, за которой последовало другое нападение полгода спустя, вышла в «Ревю де Де Монд». «Ревю» возглавлял одноглазый редактор Франсуа Бюлоз, тот самый Бюлоз, который в свое время продал невычитанные

гранки «Лилии долины» петербургскому журналу. Бальзаку приятно было видеть, что его враги объединяются в клики.

Самое убедительное доказательство пользы мстительности появилось на следующий год. «Воспоминания двух юных жен» (M'emoires de Deux Jeunes Mari'ees) Бальзака, печатавшиеся с продолжениями в «Прессе», с презрением отвергла та самая публика, которая радостно и бездумно поглощала бесконечный, в стиле «Рокамболя», роман Эжена Сю «Матильда». Бальзака возмутило, что бессвязный приключенческий роман Сю предпочли его трактату о брачной политике. Он заимствовал сюжет «Матильды» и на его основе написал «Мнимую любовницу», которая, естественно, превосходила оригинал. Решив, что этого мало, он поселил главного героя в копии претенциозного особняка Сю на улице Пепиньер, даже расположил его по тому же адресу, и описал дом ярким образцом архитектуры после революции 1830 г. В самом деле, псевдодворцы, втиснутые в крошечные пространства, с нелепыми решениями вроде огромных окон, отражали скучающее и сбитое с толку общество⁹²³.

После того как Дютак в сентябре 1840 г. отказался финансировать «Парижское обозрение» (чем предотвратил очередную катастрофу), политические амбиции Бальзака практически сошли на нет, хотя основные движущие силы остались. Обе повести, которые он написал для своего «Обозрения», – «З. Маркас» и «Принц богемы» – демонстрируют новую досаду на мир, который они описывают. И все же вывод не так печален. «А какова развязка?» – спросил Лусто… «Не знаю… верьте в них, – ответила мадам де ла Бодрей. – Вам придется время от времени писать изящное окончание только для того, чтобы доказать, что искусство опытно, как судьба; но, дорогой мой, если и читаешь книгу во второй раз, читаешь ее только ради подробностей»⁹²⁴.

Источником такого намеренного легкомыслия было не только отсутствие времени, но и желание бороться с современностью, и сознание того, что время самой цивилизации на исходе. Следы этой движущей силы можно найти даже в романах, далеких от политики, особенно в двух произведениях «Человеческой комедии», в которых под вымышленными именами изображаются реальные лица (romans `a cl'e). Во-первых, «Беатриса» (B'eatrix), посвященная роману Листа с Мари д’Агу и содержащая любопытный персонаж – гермафродита, в котором без труда узнается Жорж Санд. «Это совершенно секретно, – писал он Эвелине, которая передала все своему брату со зловещим замечанием: “«Беатриса» настолько прозрачна, что может считаться очень дурным вкусом”»⁹²⁵. Во-вторых, «Тайны княгини де Кадиньян» (Les Secrets de la Princesse de Cadignan), основанные на романе графини де Кастеллане с министром иностранных дел графом Молем⁹²⁶: «Он о нагромождении лжи, при помощи которой тридцатисемилетней женщине… удается сойти за святое, добродетельное и скромное молодое создание в глазах ее четырнадцатого любовника». Одна из излюбленных Бальзаком тем – обман на службе гения⁹²⁷.

В данном случае нас больше интересует другое: почему Бальзак, в виде исключения, копирует реальность вместо того, чтобы объединить разные прототипы? Возможно, дело в спешке: для «Беатрисы» он переписывал целые куски из книги Готье о «парижских красавицах» – поступок странный для подобного произведения. Намеренно или нет, он также разрабатывал тему, очень популярную в последующие годы: рассказ о том, до чего доходят знаменитости в личной жизни. Поскольку почти все, что он писал в то время, вначале появлялось в газетах, он невольно тянулся к сенсационности и злободневности. Возможно, это объясняет усыхание самых эзотерических «Философских этюдов» (группы, к которой принадлежат «Луи Ламбер» и «Серафита») и изменение первоначального замысла, по которому «Человеческую комедию» венчают «Этюды о нравах». Сент-Бев рано смеялся, и все же он оказался не так далек от истины, объявив, что Бальзак заканчивает свою литературную жизнь так же, как начал ее: дюжинами дрянных романов. В вечности он останется в образе гигантского кита, заметного только по горбу в середине⁹²⁸. Важно то, что Бальзак старел, пробел между временем написания и временем действия сужался⁹²⁹. Его romans `a cl'e, подобно его кампаниям и пьесам, служат свидетельством определенных неудобных вопросов: можно ли изображать современную жизнь без прикрас, как есть, без романтического флера, каким обычно окутано прошлое? Сбудутся ли его пророчества, повлияют ли на ход событий? Или в «Беатрисе» и «Музее древностей» (1839): что случается с молодыми людьми из феодальных провинциальных оазисов после того, как они вступают в современный мир?

По иронии судьбы – то есть весьма примечательно – именно в тот период сумасбродных затей, кампаний, ссор и союзов, порывов бросить литературу или заняться иным видом творчества Бальзак придумал нескромное название для своего творения. Слова «Человеческая комедия» впервые появляются в письме к неизвестному издателю в январе 1840

г.⁹³⁰ Одни бальзаковеды считают, что название предложил Огюст де Беллуа, другие – что оно позаимствовано из сборника стихов забытого поэта. Английский журналист Генри Рив предполагал, что раньше, в 1835 г., Бальзак назвал свой труд «Дьявольской комедией»⁹³¹. Но название появляется и в других контекстах⁹³². Главное же – отсылка к «Божественной комедии» Данте. Это был, так сказать, последний шанс художника обозреть все общество во всех его взаимосвязанных подробностях, найти неоценимое сокровище: мораль, которая подходит ко всему. Можно даже сказать, что растущий пессимизм Бальзака по поводу состояния современного общества несет в себе отпечаток хаоса, который исключает такую глобальность.

В 1840 г. над Францией сгущались тучи. Сгущались они и над самим Бальзаком. Вначале буря разразилась над «Ле Жарди». Почти все пошло не так, как Бальзак планировал. Переезд в Виль-д’Авре должен был удалить его от парижского отделения Национальной гвардии, но в 1839 г. его посадили в тюрьму сельского отделения Национальной гвардии. Само имение все больше приходило в упадок. Однажды после грозы Бальзак вышел из дому, чтобы осмотреть ущерб, и порвал сухожилия на лодыжке⁹³³. Он радовался, что собрал всю свою библиотеку в одном месте. Зато в его дверь непрестанно стучали кредиторы. Всем, включая собаку (единственное упоминание о собаке в жизни Бальзака), велено было молчать, пока кредиторы не уйдут⁹³⁴. После того как это повторилось несколько раз, Бальзак перевез всю свою мебель в домик Висконти, а когда явился судебный пристав описывать имущество, он не нашел ничего, кроме кровати – предмета, не подлежащего изъятию в обеспечение долга.

Плотину прорвало в конце 1840 г. Фуллон, не получивший прибыли от «Вотрена», потребовал свои 5000 франков плюс 2500 франков процентов. В Севре появились объявления: г-н де Бальзак продает свой виноградник. С «домом на куче грязи» было покончено; Бальзак снял домишко в Пасси, на западной окраине Парижа: дом 19 по улице Басс (теперь это дом 47 по улице Ренуара). Он был спрятан между верхней и нижней дорогами, и в нем было два входа, или, что важнее, выхода. В голове у Бальзака постепенно зрел замысел новой пьесы: «О человеке и о битвах, которые он ведет с кредиторами, об уловках, к которым он прибегает, чтобы избежать их хватки. Надеюсь, на сей раз пьеса будет иметь успех и в то же время удовлетворит литературным критериям»⁹³⁵. Любопытно отметить, что пьеса «Меркаде» задумывалась как комедия.

Тем временем упадок коснулся и его личной жизни, тоже своего рода человеческой комедии. Личная жизнь Бальзака была комедией, созданной экспромтом из разных отрывков. В ней были неплохие реплики, но не было ясной цели. Роман с Эвелиной постепенно сходил на нет; в каком-то смысле их отношения так никогда и не восстановились. Переписка почти иссякла: в 1839 г. Бальзак написал ей четыре письма, в 1840 г. – шесть, в 1841 г. – пять. Но когда Эвелина, в свою очередь, тоже замолчала, Бальзак взорвался в редкой для него вспышке гнева: «Вы в самом деле ведете себя крайне мелочно! Теперь я вижу, что вы – вполне земное создание! Итак! Вы перестали мне писать, потому что мои письма нечасты. Знайте же: причина в том, что у меня не всегда есть деньги на марку, но я не хотел, чтобы вы об этом знали. Да, в таком я нахожусь отчаянном положении… Бывали дни, когда я гордо жевал булочку на Бульварах. Кроме того, мне приходится переносить ужасные страдания: гордость, достоинство, надежды на будущее – все подвергается нападкам… Подумать только, после почти восьми лет вы по-прежнему не знаете меня! Боже мой, прости ее, ибо не ведает, что творит!»⁹³⁶

Прощение в данных обстоятельствах было излишним. Запас нежности Бальзака нуждался в выходе, но какая женщина способна вместить все, что он может ей предложить? Он перечитывал свою корреспонденцию, ища в письмах доказательства хороших манер. В одном письме от поклонницы он нашел нужную смесь искренности и литературного дара. Он ответил; так начался его короткий роман с женщиной по имени Элен де Валетт⁹³⁷.

Вдова богатого нотариуса, она писала Бальзаку под девичьей фамилией, прочитав «Беатрису». Геран, где происходило действие, оказался ее родиной. В одном письме к Эвелине Бальзак упоминает о поездке в Бретань в конце весны 1841 г. Можно предположить, что он ездил туда с Элен⁹³⁸. Они посетили места, в которых происходит действие «Беатрисы». Бальзак словно хотел убедиться, что его географические описания достоверны, хотя «Беатриса» была написана за два года до того. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он в последний раз влюблялся, но он еще умел мечтать. Он вспоминал прошлое. Поездка в Бретань напомнила ему выходные, проведенные с Лорой де Берни в 1830 г.; имя Мари, которым он когда-то называл герцогиню д’Абрантес и маркизу де Кастри, превратилось в Элен. Фантазия помогла ему выдержать отвратительное письмо одного из ее бывших любовников, романиста Эдмона Кадора (вопреки мнению некоторых ученых, Кадор – не псевдоним Роже де Бовуара)⁹³⁹: Элен, говорил Кадор, теперь не маленький бретонский ангел, каким она притворялась, но опытная прелюбодейка. Бальзак попросил у нее объяснений. Она испугалась; но, похоже, он неподдельно увлекся, как знаток, причинами и способами ее обмана.