Жизнь человека

Ваншенкин Константин Яковлевич

«Сквозь березник тлеют купола…»

Сквозь березник тлеют купола Старой церкви. И крепчает ветер. Ты почти такая, как была Той порой, когда тебя я встретил. Шутка ли сказать, когда кругом Перемены, только перемены. На пути, все более крутом, Так они теперь обыкновенны. Шутка ли сказать, когда вдали Смешаны построек этих стили. Сколько поломали, возвели. Даже купола позолотили! Только предвечерняя звезда Не сдается времени на милость. И, со мной пришедшая сюда, Ты, как небо, мало изменилась.

«Расставанья все и все прощания…»

Расставанья

все и все прощания — С женщиной, и только с ней одною. С плачущей иль прячущей отчаянье Женщиной — невестой и женою. И всесильна жажда возвращения К женщине — в теченье всей разлуки. Сквозь преграды все и обольщения, Горькие сомнения и слухи. Эти встречи были нам обещаны… И вовек лучами осиянна Жизнь, что появляется из женщины, Как из Мирового Океана.

«Лицо пристроила в ладони…»

Лицо пристроила в ладони, Поплакала и поднялась. И оказалась в новой зоне, С былой утратившая связь. Лишь в зеркале — в том свете дальнем, В том обрамлении волос,— Лицо, промытое страданьем, Слегка распухшее от слез.

Женские лица

Набирает силу лист. Я маршрут себе намечу. Сколько ранних женских лиц Попадается навстречу. На троллейбус, на метро Накатила дымка эта. Вон их сколько намело — Словно вишенного цвета. Сколько свежих женских лиц Чистым утром на припеке. И какой-то старый лис, Промелькнувший в их потоке.

«Жены молоденькой подруги…»

Жены молоденькой подруги, Их до поры сплоченный круг, Их столь порывистые руки, Что книга валится из рук. А загорели — как на юге, Да не идут на ум науки. Не Академия наук, А академия подруг. Жены любимые подруги.

«Давно ли на скамье…»

Давно ли на скамье В обнимочку сидели? Вернулся он к семье В начале той недели. Вернулся наконец. Пять лет сравнялось сыну. Стоит его отец И ровно держит спину. Высокий и прямой. Прошла его измена. Негаданно домой Вернулся как из плена. Не чувствуя вины, Стоит себе у входа. Вернулся как с войны — Через четыре года.

«Ежедневный этот путь…»

Ежедневный этот путь, Еженощный этот шепот Не сумел он зачеркнуть,— Слишком прочен долгий опыт. Вот ушла — как умерла. Неизвестно, что страшнее. Но с собой не унесла Годы, прожитые с нею.

Баллада о натурщице

Отменная натура,— Светясь сто раз на дню, Жила на свете Нюра Под странной кличкой «Ню» Нет, не озоровала По комнатам мужским, А лишь позировала По лучшим мастерским. А кожа цвета лилий, Изысканно бела. Да и по части линий Точеная была. С нее не раз писали Цариц или богинь, Красавиц на эмали,— Попробуй их покинь! То — их! А ей ли сладко? К ней жизнь и так, и сяк. На рукаве заплатка. Все наперекосяк. И что же с нею сталось? Чудак, да ты забыл: Всех поглощает старость, Кто прежде молод был. Но сохранился в храмах И в галереях след, Со стен, без рам и в рамах, Свой излучая свет.

Фиалкина

Дивится женская бригада: Опять

Фиалкина брюхата, Опять подходит к рубежу И говорит опять: — Рожу! А что без мужа или с мужем, Мы не пожалуемся, сдюжим. Я не какая-то овца. Я выращу и без отца. Еще скажу тебе, бригада: Коль не судьба, то и не надо. И чем постылого костить, Я буду деточек растить.

«Там, где люди не спеша…»

Там, где люди не спеша Выходили на прогулку, Продвигался не дыша По вечернему проулку. Вдруг увидел, в землю врос, Будто стукнулся о стену. — Что, вернулся? — свой вопрос Выбросила как антенну. — Не хочу тебя, враля, Не люблю и не ревную…— Словно зонд из корабля — Прямо в сферу неземную.

«Не ушла, но сказала: «Уйди!»…»

Не ушла, но сказала: «Уйди!» — С этой точки отсчета Позади и уже впереди Словно выжжено что-то. «Уходи!» — прозвучала над ним Наивысшая сила. Навсегда этим словом одним Жизнь ему занозила.

Мадонна на вокзале

Мадонна в раннем мире первозданном, Задумчивая, ждущая давно — «С младенцем на руках и с чемоданом У ног». Мы знаем это полотно. Пока пред нею в храпе или в давке Идет она из неизменных пьес, Она сидит на деревянной лавке С рельефною резьбою «МПС». Она сидит с людьми чужими рядом, Нейлоновою блузкой шелестя, Она глядит спокойным юным взглядом И кормит грудью малое дитя. А над вокзальным застекленным сводом, В той вышине, где все им нипочем, Снежинки вьются редким хороводом, Пронизанные солнечным лучом.

Родные

— Неродные? Чепуха! Мы родня под общим кровом!.. Но гранатная чека Сдвинута недобрым словом. — Эти дети — от него. Посмотрите, как похожи!.. И, однако, отчего У самой мороз по коже? Ну, а он?.. За столько лет, Что смотрел на эти лица, Может, в них оставил след, Тот, который нынче длится?..

«За шею обняла…»

За шею обняла Вошедшего с метели И жаром обдала Уюта и постели. На цыпочки слегка Привстала, обмирая. А у него щека Морозно-молодая. Так стужа и тепло Заметнее при встрече… Завьюжено стекло, Но внятно дышат печи. Двойной судьбы виток, Дальнейшего основа. И этот резкий ток Взаимного озноба.

«Свое еще не отлюбя…»

Свое еще не отлюбя И ожидая в жизни смуту, Не отпускала от себя Она его ни на минуту. Предчувствуя его уход Или предвидя долю вдовью, Его любила целый год Захватническою любовью.

Облако

Вспоминается сквозь сон — Как смеялась, что болтала, Беспрерывный сладкий звон Телефона и бокала. Мужа верные друзья И ее друзьями были. Не какие-то князья: Что давала — ели-пили. Он ушел — хватило сил Жизнь начать ему сначала. Ни один не позвонил, Ни одна не забежала. Не осталось ничего,— С прошлым прочно распростилась, Ибо облако его Вместе с ним переместилось.