Жизнь – что простокваша
Шрифт:
Однажды его жена встретила маму, и они разговорились. Мама жаловалась на трудности, и женщина предложила: «Бери девчаток и в субботу вечером приходи к нам в баню».
Это была первая в нашей жизни баня – дома нас мыли в огромном тазу.
– Элла, как вымоешь, крикни, я здесь! – раздался снаружи голос учителя.
Мама ополоснула нас, натянула фуфайку, приоткрыла дверь:
– Алексей Дементьевич, принимайте!
Во что-то большое и белое завернул он Изу, затем меня и через снежный двор поспешил в избу. На длинной лавке его жена одевала Изу, он –
Ученики любили Алексея Дементьевича, как любят отца. Он жалел и думал за них, подсказывал, чем, разумеется, портил, однако они этого не понимали ещё.
С четвёртого класса проводились в те годы экзамены – непременно с инспектором из районного центра. Учеников усаживали по одному, возможность списывания исключалась. Испытаний все боялись, боялся и учитель: экзаменовалась и его работа!
Отчётливо запомнился экзамен по математике. Алексей Дементьевич читал с доски текст задачи, грозный инспектор беркутом смотрел на класс… Притворясь думающими, дети уткнулись в парты, косясь на отличников, – в надежде… И вдруг – о счастье! – инспектор вышел. Чинный Алексей Дементьевич преобразился, поднялся и быстро зашептал:
– Ребята, решение знаете?
Ребята молчали – он зашептал энергичнее.
– Первый вариант! Вот это и это надо сложить, – и, как дирижёр палочкой, тыкал у доски вытянутыми пальцами на цифры. – Что получится, разделить на три, затем умножить на 20 и все четыре действия сложить. Тоня, поняла?
– Я знала, – прошептала я.
– Сядь с краю, решение положи так, чтобы видела вторая парта, со второй – третья и т. д. Второй вариант! Решать так же, только числа другие. Надя, – обратился он ещё к одной отличнице, – сядешь так, чтобы решение было видно другим! – и, заняв прежнее место за учительским столом, вновь превратился в чинного учителя.
Вошёл инспектор – все склонились над тетрадями, ожидая подсказки и надеясь на списывание. Ничего «не заметив», инспектор начал тихо переговариваться с учителем.
Экзамены сдали все…
Болезнь Изы
Иза экзамены не сдавала. За полтора месяца до окончания школьных занятий она заболела воспалением лёгких и её увезли в районный центр – село Родино. Каждое воскресенье к ней наведывались, и, возвращаясь, плакали:
– Изочка умирает – несчастный ребёнок!..
В очередной раз бабушка Лиза громко и радостно сообщила:
– Всё, Бог услышал мои молитвы! Иза выздоровеет!
– Она почти уже здоровая?
– Нет, она ещё очень плохая, но спросила, что я принесла покушать, впервые поинтересовалась: «Как там Тоня?» и почти всё время лежала с открытыми глазами.
И вот во двор въехал ходок, на котором сидела Иза в синей юбочке и голубой блузочке с маленьким закруглённым отложным воротничком. Я подбежала, и мы крепко обнялись. Мраморное лицо и длинные с каштановым отливом кудри производили впечатление девочки с картинки – она казалась очень красивой. Мама мягко заметила:
– Осторожно,
– Стричь? Такие красивые волосы?
– Да, красивые, но надо вывести вшей.
– И тебе, Иза, не жалко? Ты согласна стричь волосы?
– Согласна, вши кусаются.
Только теперь я заметила, что она постоянно чесалась. Её остригли под «ёжика», затем щёлоком на два раза вымыли похожую на мальчика голову, вычёсывая корни специальным, очень мелким гребешком. С любопытством разглядывая на земле красивые кудри, я ужаснулась – в них копошились жирные, чёрные жучки. «Грязные», – решила я. Бабушка Лиза поднесла спичку, и волосы, вспыхнув, быстро сгорели. Утром Изу не будили. Когда в обед она проснулась, бабушка присела к ней на кроватку.
– Хорошо спала… – поглаживала и приговаривала она. – Вши, слава Богу, не беспокоили.
– Да, они спать не давали.
– Не будите её. Пусть высыпается, сон лечит, – говорила мама, уходя на работу.
Иза осталась в четвёртом классе на второй год, и в последующие годы у каждой из нас началась своя жизнь – свои воспоминания, свои переживания.
Казалось, она была довольна, что может позволить себе подольше оставаться маленькой, – быстро нашла общий язык с заречными сверстницами, которые резвились, бегали, дурачились, играя в куклы. Меня тянуло к детям постарше.
День Победы
Начиналась весна 1945-го. Куспром закрыли. Женщины работали теперь в поле и ночевали в бригаде. Мы редко видели маму: отпускали её лишь раз в неделю и только ночью на несколько часов.
Стоял тёплый майский солнечный день. С разрешения няни играли мы во дворе – что-то лепили из глины. С пустыми вёдрами на коромысле вышла из сеней няня и обратила внимание на показавшегося вдали всадника. Он кричал у дома, во дворе которого брали мы из колодца воду.
– Опять что-то случилось, – в раздумье говорит бабушка и, пытаясь угадать, всматривается, козырьком ладошки прикрыв глаза.
– На собрание, видно, зовут, – думает Иза.
– Может, и на собрание, только странно, что Сондрик жеребца своего не пожалел! – удивляется она и отправляется к колодцу.
– На собрание всегда старик разъезжал, – вслед ей сомневаюсь я.
– А этот молодой и босой, – замечает Иза.
– Зато в фуражке! – оборачивается няня.
Поравнявшись с нею, всадник притормаживает и кричит:
– К сельсовету, баба, – на митинг!
Няня на ходу отмахивается: «Ладно!» Поравнявшись с нами, опять кричит:
– Всем на митинг!
– И детям?!
– Всем! Всем! Всем!
– Нам-то зачем?
– Всем велено – и взрослым, и детям!
– Случилось что?
– Идите к сельсовету – узнаете!
– И обязательно?
– Строго обязательно! – кричит он и скачет дальше.
С полными вёдрами на коромыслах возвращается няня.
– Пойдём, бабушка. Он сказал, что всем нужно – и взрослым, и детям.
А вдруг накажут, если не пойдём?
Она нас причёсывает, и мы отправляемся.