Жизнь – что простокваша
Шрифт:
Зима 1949-го
Новый учебный год мы начинали теперь в разных классах: Иза – в четвёртом, я – в пятом. Это непривычно и немножко грустно, но… Иза становилась всё серьёзнее, и часто уже не я, а она торопила:
– Что ты возишься? На «линейку» опоздаем!
Каждый день за пятнадцать минут до начала занятий ученики и учителя выстраивались в большом коридоре деревянной школы в два ряда, или, как говорили, «становились на линейку» – пели «Гимн Советского Союза». Того, кто опаздывал на «линейку», пугали:
В деревушках, что от Степного Кучука в пяти-семи километрах, не было семилетней школы, и детей определяли, как правило, в наше село, реже – к родственникам в город. Обучение большинства заканчивалось на четырёх классах.
Из соседней деревни в нашу школу ходило пятеро. Двое – Харченко Алёша и Люба Скрыльченко – учились со мной в 5-м классе.
Харченко оказывал иногда знаки внимания: то булавкой одарит, то брошью-приколкой, а когда в игре «Ручеёк» выбор останавливал на мне, я катастрофически краснела.
Лида окончила Родинскую среднюю школу и теперь преподавала у нас немецкий, пение и рисование. Ученики в большинстве своём были одного с нею возраста, но звали её, как и положено, – Лидией Александровной.
– Сегодня у нас рисунок с натуры. Что будем рисовать? – спросила однажды она.
Дети молчали.
– Можно нарисовать кого-нибудь из учеников.
– А кого?
– Выбирайте сами!
Выбор пал на меня, и я позировала весь урок на табурете лицом к доске, держа мел в руке, которой будто бы писала. Харченко тщательно вырисовал чёрные с бантиками косички, меж ними – гребень, голубую блузочку, синюю юбочку, чёрные валенки. Лидия Александровна похвалила рисунок и показала его классу. На перемене вопрос Алёши застал меня врасплох:
– А замуж за меня выйдешь?
– Зачем?
– Нравишься потому что. А я тебе нравлюсь?
– Не-ет, – стыжусь я признаться.
– Тогда зачем подарки принимаешь?
– Просто… А что? Не брать?
Он помолчал, подумал и сказал:
– Ладно, бери! Можно ещё приносить?
– Как хочешь.
– А подарки нравятся?
– Да-а.
От других мальчишек Алёша выгодно отличался чёрным костюмчиком и аккуратным тёмно-русым ёжиком.
Зима 1949-го выдалась холодной, вьюжной, снежной. Сорокаградусные морозы сменялись бесконечными вьюгами. В один из субботних дней вывели с уроков детей – никто не знал, зачем нужна «линейка.» Директор молча оглядел строй и резко произнёс:
– Сегодня сильный буран. Добираться домой по одному – запрещаю. Разбивайтесь на группы по месту жительства – недалеко друг от друга.
– Фёдор Иосифович, да мы не заблудимся! – начали канючить «иногородние».
– Прекратить разговоры – за ваши жизни отвечаю я!
Группировались шумно и весело. Большие компании директор одобрял, маленькими оставался недоволен.
– Неужели никто не живёт рядом? – недоумевал он.
– Близко – никто.
– Ну, хотя бы в одной стороне?
Тыкали на какую-то группу.
– Тогда идёте с ними. Остаётесь в доме, который ближе к вашему.
– Но наш намного дальше, да и родители будут беспокоиться!
– С родителями ничего не сделается! В крайнем случае, «старшие» отведут вас дальше!
«Старшие» были в каждой группе. Если близко жил учитель, «старшим» был он. Пятеро из соседней деревни, сравнительно недалеко от школы, образовали свою группу.
– Никуда не высовывайтесь! – обратился к ним директор. – Хозяйки вас прокормят, им дано указание.
– Фёдор Иосифович, деревня недалеко – в пяти километрах всего! Мы хорошо дорогу знаем!
– Дорог нет – занесло! И ещё. В буран занятий не будет, так что отдыхайте.
Из школы выходили дружно и весело. Во дворе, однако, поняли, что напрасно подкалывали друг друга: в густом туманном вихре исчезали люди, дома, телеграфные столбы – тем более, тропинки. Двигаться было трудно – сносило.
Три дня бушевала метель, смешивая небо с молоком земли, три дня мы не выходили из дома. На четвёртый сила ветра уменьшилась, и папа Лео за ужином мрачно сообщил:
– Дети пропали.
– Какие – из нашей деревни?
– Никто не знает.
Метель стихала – крепчал мороз. Утром пятого дня дети гуськом потянулись к школе.
– Слава Богу! Живы! – воскликнул кто-то, завидя нас с Изой. – Говорят, из Светлановки дети пропали. Их нигде нет.
– Из Светлановки?
– Вы не слышали?
– Слышали, что кто-то пропал, но кто – не знаем.
– Все пятеро на второй день вышли из дому – уговорам хозяйки остаться не поддались.
– А кто уговорил?
– Будто бы Соколов, из 7 класса.
– А пятиклассники зачем поддались?
– Убедил, что, если пойдут вместе, не заблудятся.
– Милиция уже ищет.
Вспомнился недавний разговор с Алёшей, в несчастье верить не хотелось.
– Наверняка никто ничего не знает, – сомневалась я. – А как узнали, что они пропали?
Обстоятельный Шура Логинов пояснил:
– Приехал отец Харченко, привёз продукты, а хозяйка испуганно: «Так они же ушли!» Пошли к сельсовету, начали звонить и выяснили, что домой никто не вернулся.
– Может, ходят по степи, устали и ждут подмоги!?
Ученики сгрудились у двух круглых, чуть тёплых печей; говорили о детях, плакали, предполагали, что они чувствовали, о чём говорили, когда поняли, что заблудились. Всё явственнее понималось, что надежда на спасение – мираж. Прозвенел звонок, вышел директор и печально сообщил:
– Ребята, школу постигло горе. Пятеро из Светлановки вышли в буран и пропали. Их нет ни дома, ни на квартирах. Сегодня занятий не будет, отправимся их искать. Кто не хочет, может остаться.