Жизнь цирковых животных
Шрифт:
– Это честь для меня, – пробормотал Тоби.
– Я бы предпочел доставить тебе удовольствие, – возразил Генри.
– Да-да, конечно. Это будет удовольствие. Во вторник. До скорого.
Мальчик пошел прочь по Восьмой улице. Генри смотрел ему вслед: самодовольная, чуть покачивающаяся, страусиная походка, голову держит высоко, можно подумать, он танцует балет. Мешковатые джинсы то повисали, то вновь натягивались под оттопыренным задом, складка материи перемещалась с одной ягодицы на другую. Генри ждал, не оглянется ли парень напоследок. Не оглянулся.
Он побрел домой.
Какого черта
Странно, что Дойл, человек, которого он никогда не видел, занимает его мысли. Засел у него в голове, выглядывает из-за Тоби. А из-за Калеба выглядывает его сестричка Джесси, личная помощница Генри. Словно редкостное сочетание планет, предвестие высокой драмы. Какой драмы – этого Генри предугадать не мог. Будь он человеком благородным и сентиментальным, попытался бы воссоединить любовников. Но право же, такой сюжет устарел, и к тому же не сулил развлечения бедному старому Генри Льюсу.
Понедельник
20
– Какие ощущения это вызвало?
– Чувство вины. Стыда. Мама тут не при чем. Сестра только усугубила дело, но Джесси я не виню. Это мы нуждаемся в ней, а не она в нас, Я имею в виду маму. И это хорошо. Хотелось бы, чтобы она больше интересовалась моей работой, но она и тут права. Ведь это не настоящее. Нет.
– Что «не настоящее»?
– Моя работа. То, чем я зарабатываю на жизнь. Так называемую «жизнь». – Он с трудом перевел дыхание. – Вот почему я должен бросить писать, забыть о театре. Сделать что-то настоящее.
Хорошенькое начало недели – сеанс у психотерапевта! Десять утра – слишком ранний час. Мозги в кучку, язык знай себе болтает.
Калеб сам недоумевал, каким образом от поездки домой сразу же перескочил на другую тему.
Но доктор Чин без труда поспевала за ним.
– Чем бы вы предпочли заняться?
– Разве вы не спросите, почемуя хочу это бросить?
Она рассмеялась легким музыкальным смехом.
– У людей всегда есть причины не писать, не играть, не рисовать. Ну, хорошо. Почему?
На самом деле Калеб пытался уйти от первого, более насущного и сложного вопроса.
– Причин сколько угодно, – заявил он. – Главная: мои цирковые животные разбежались.
– Вы порвали с Тоби, а не он с вами.
– Я говорю не о Тоби. Я говорю о духах, демонах творчества. – Почему все только и думают о Тоби. – Есть такое стихотворение Уильяма Батлера Йейтса. «Ушли цирковые животные». Он всю душу вложил в театр, выгорел, и его звери разбежались. Там еще говорится: «Внизу, под лестницей я лягу / Старьевщик-сердце, приюти!»
– Кажется, припоминаю. Смутно. У меня двоюродные отношения с поэзией, – доктор снова засмеялась, на этот раз – сама над собой.
Вот уже почти год Калеб еженедельно являлся к доктору Чин. Эта целительница не принадлежала к какой-либо
– Может, это вам и нужно, – размышляла она вслух. – Сходить в тот грязный стриптиз-бар.
– К Тоби? Нет. Проблема не в Тоби. Тоби – симптом.
– Вы все еще считаете, что он вас использовал?
– Наверное. Он не любил меня. Он меня даже не знал.
– «Использовать» можно по-разному, – сказала Чин. – Мы все нуждаемся в помощи других людей. Вам ведь тоже помогали.
– Да. Но я всегда знал, кто этот человек, почему он мне помогает. Мы помогали друг другу. Или использовали друг друга. Но это не называлось любовью. Никакой романтики. Ох, я не знаю! Просто я еще не готов обзавестись новым дружком. – Нахмурился, отвернулся. – В выходные я вспоминал Бена.
– В этом нет ничего постыдного.
– Но он умер шесть лет назад! Я использую его,чтобы упиваться жалостью к себе.
Доктор призадумалась.
– В умеренных дозах жалость к себе вполне оправдана. Вы получили весьма болезненный опыт. Естественно, что это напоминает вам о других болезненных событиях вашей жизни.
– Но я сопоставляю Тоби с Беном. Это неправильно. Притворяюсь, будто старая любовь была чистой, крепкой, но ведь это не так. Началось все вполсилы, не без притворства. А потом Бен заболел, и тогда я привязался к нему по-настоящему.
– Как та пара в вашей пьесе.
Чин не смотрела «Теорию хаоса». Она не любила театр, боялась его. Еще одна причина относиться к ней с уважением. Но в отличие от матери Калеба, хотя бы читала его пьесы.
– Да. В этом смысле «Теория хаоса» тоже про меня и Бена, – согласился Калеб. – Но и тут я использовал Бена. В больнице у него случались приступы безумия. Я передал их своему шизофренику. Сделал их позабавнее. А жену наделил своей беспомощностью. Сделал из нас обычную бисексуальную парочку. Это не так узко, видите ли. В коммерческих целях.
– Мы уже обсуждали это, Калеб. Бесплодное самобичевание.
– Это ваша работа – помогать людям справляться с худшим в себе.
– Как правило, да. Но некоторые эксплуатируют дурноев себе. Заслоняются им и не думают, что и как в себе изменить.
– Я не напрашивался – не на комплимент, а на это ваше «нужно лучше относиться к себе». Ненавидеть себя – это так неприятно! И скучно. Но кого мне еще ненавидеть? Разве что Тоби. Но я не могу ненавидеть его по-настоящему. Да еще Кеннет Прагер.