Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (главы XXX-LXIV)
Шрифт:
– А как вы думаете, Трэдлс, у него есть деньги?– спросил я.
– Ох, да! Думаю, что есть, - ответил Трэдлс, насупившись и покачивая головой.– Не тем, так другим способом он, конечно, прикарманил немалую толику. Но если вы проследите, Копперфилд, его путь, вы убедитесь, что деньги никогда не отвратят такого человека от зла. Он воплощенное лицемерие и к любой цели будет идти кривой дорогой. Это его единственное вознаграждение за то, что внешне он вынужден себя обуздывать. К любой цели он ползет, пресмыкаясь, и каждое препятствие кажется ему огромным. Потому он и ненавидит всякого, кто, без какого бы то ни было злого умысла, оказывается между ним и его целью.
– Это какое-то чудовище подлости, - сказала бабушка.
– Право, не знаю, - задумчиво проговорил Трэдлс.– Многие могут стать подлецами, если только захотят.
– Ну, а теперь перейдем к мистеру Микоберу, - сказала бабушка.
– С удовольствием!– заулыбавшись, сказал Трэдлс.– Еще раз я должен сказать, что восхищаюсь мистером Микобером. Если бы не его терпение и настойчивость, нам не удалось бы сделать ничего заслуживающего внимания. А если мы представим себе, какую цену он мог бы потребовать от Урии Хипа за свое молчание, нам станет ясно, что мистер Микобер добивался только справедливости, одной справедливости.
– Совершенно верно, - сказал я.
– Сколько же мы ему предложим?– спросила бабушка.
– Ох! Прежде чем к этому перейти, - сказал Трэдлс, слегка смущенный, должен вам сообщить, что я счел благоразумным в этой незаконной проверке сложных дел - а проверка эта совершенно незаконная с начала до конца! обойти два пункта, ибо не в силах был охватить всего разом, это долговые расписки, выданные Урии Хипу мистером Микобером по получении авансов...
– Ну что ж, их надо погасить, - сказала бабушка.
– Совершенно верно, но я не знаю, когда их могут подать ко взысканию, а также, где эти расписки, - вытаращив глаза, сказал Трэдлс, - и предчувствую, что мистера Микобера до его отъезда будут постоянно арестовывать или накладывать арест на его имущество.
– Тогда надо будет его каждый раз освобождать или снимать арест с имущества, - заметила бабушка.– На какую сумму они выданы?
– Мистер Микобер по всей форме заносил в книгу эти сделки - он называет это "сделками", - смеясь, ответил Трэдлс, - и подвел общий итог: сто три фунта пять шиллингов.
– Сколько же мы ему дадим, включая эту сумму?– спросила бабушка. Агнес, дорогая, мы поговорим с вами потом о вашей доле. Ну, сколько же мы дадим? Пятьсот фунтов?
На этот вопрос мы с Трэдлсом ответили вместе. Мы оба порекомендовали ограничиться небольшой суммой наличными и уплатой по исполнительным листам Урии Хипа, когда они поступят. Мы предложили также оплатить проезд всего семейства, экипировку и дать на дорогу сто фунтов, а с мистером Микобером заключить соглашение о возврате полученных им денег, ибо для него будет весьма полезно сознавать свою ответственность. К этому я добавил, что сообщу мистеру Пегготи, на которого можно полагаться, необходимые сведения о мистере Микобере, и что мистер Пегготи мог бы потом ему передать от нас еще сотню фунтов. Предложил я также заинтересовать мистера Микобера судьбой мистера Пегготи, сообщив ему историю последнего в тех пределах, в каких это будет сочтено разумным и целесообразным, и, таким образом, побудить их обоих помогать друг другу для их общей пользы. Все это мы обсудили, и, забегая вперед, я должен сказать, что вскоре после нашего обсуждения установились прекрасные отношения и полное согласие между теми, о ком мы говорили.
Трэдлс снова поглядел с беспокойством на бабушку и я напомнил ему, что он хотел
– Прошу прощенья, Копперфилд, у вас и у вашей бабушки, если я затрону один, очень болезненный, вопрос, но, боюсь, я это должен сделать, нерешительно сказал Трэдлс, - и о нем необходимо вам напомнить. В тот день, когда мистер Микобер выступил с памятным разоблачением, Урия Хип угрожающе намекнул на супруга вашей... бабушки.
Не изменяя позы, - она сидела все так же прямо, внешне спокойная, бабушка кивнула головой.
– Это не просто наглость?– спросил Трэдлс.
– Нет, - сказала бабушка.
– Простите меня... Но в его власти действительно находится... подобное лицо?– спросил Трэдлс.
– Да, мой дорогой друг, - ответила бабушка.
У Трэдлса заметно вытянулось лицо, и он сказал, что не считает себя вправе касаться этой темы, что судьба этих долговых обязательств пока ему неизвестна, как и судьба расписок мистера Микобера, что Урия Хип нам неподвластен, и если он сможет причинить кому-нибудь из нас вред, то, разумеется, причинит.
Бабушка была по-прежнему спокойна; только по щекам ее текли слезинки.
– Вы совершенно правы, - сказала она.– Вы поступили разумно, упомянув об этом.
– Могу ли я или Копперфилд... что-нибудь сделать?– осторожно осведомился Трэдлс.
– Нет, - коротко ответила бабушка.– Благодарю. Это пустая угроза, дорогой Трот. Но пусть войдут мистер и миссис Микобер. А об этом со мной не говорите.
Она оправила платье и взглянула на дверь, продолжая сидеть все так же прямо.
– Простите, мистер и миссис Микобер, - сказала она, когда те появились, - что мы так долго вас задержали. Мы говорили о вашей эмиграции. И вот что мы вам предлагаем.
Она изложила им наши предложения к вящей радости всего семейства - дети также были налицо, - и немедленно в мистере Микобере с такой силой пробудилась его привычка к аккуратности на начальной стадии всех его денежных обязательств, что он с ликующим видом тотчас побежал за гербовой бумагой для своих расписок. Но его радости суждено было тотчас же испариться, ибо минут через пять он появился в сопровождении агента шерифа и, заливаясь слезами, объявил, что все кончено. Мы были вполне подготовлены к этому событию, последовавшему в результате мер, принятых Урией Хипом, и уплатили требуемую сумму. А спустя еще минут пять мистер Микобер, сидя у стола, строчил по гербовой бумаге с таким восторгом, который появлялся на его сияющей физиономии только в подобных случаях либо во время приготовления пунша. Забавно было видеть, как он водит пером по гербовой бумаге, смакуя, точно художник, каждое прикосновение пера к бумаге, как поглядывает на нее сбоку, как заносит в записную книжку весьма для него важные даты и суммы и с каким задумчивым видом созерцает эти документы, глубоко уверенный в их огромной ценности.
– А теперь, сэр, позвольте мне вам дать совет, - сказала бабушка, молча наблюдавшая за ним.– Вам лучше навсегда бросить это занятие.
– Я бы хотел, сударыня, начертать этот торжественный обет на чистой странице будущего. Миссис Микобер да будет свидетельницей. Я верю, продолжал торжественно мистер Микобер, - мой сын Уилкинс навсегда запомнит, что лучше ему сунуть кулак в огонь, чем прикоснуться к змеям, отравившим жизнь его несчастного родителя!
Во мгновение ока превратившись в воплощение отчаяния, глубоко потрясенный мистер Микобер поглядел на этих "змей" с мрачным отвращением (по правде сказать, недавнее восхищение ими еще не совсем погасло), сложил их пополам и сунул в карман.