Жизнь «до»
Шрифт:
Аспирант распрямился и всем телом развернулся ко мне, недоуменно отшатнувшись.
– Где в моих словах ты услышала «читать мысли», Мика?
– Кто вас знает, – сердито пожала плечами я. – Впервые вас увидев, я и подумать не могла, что вы в книжки телепортироваться можете. А оно вон как оказалось. Так что правы мудрые люди, внешность бессовестно обманчива.
Бранов едва различимо цокнул и вновь опустился на корточки перед кошкотом.
– Расслабься, Вознесенская, – негромко, словно чтобы не пугать и
– Хорошо, если так, – с облегчением выдохнула я, мимо ушей пропустив язвительную шпильку. – Мои мысли, только мои. Нечего там посторонним делать.
Я едва не засмеялась. Подумать страшно, если бы аспирант мог залезть мне в голову и узнать, о чем я думаю! Там такой абстракционизм и кавардак, что точно бы вовек стыда не обралась.
Бранов тем временем, чуть повел головой, и я уверенна была, что он хитро скосился в мою сторону. В потемках и не разглядишь.
– Неужели ты так плохо обо мне думаешь, Мика, что и мысли свои стыдно показать?
– Я вообще о вас не думаю!
Бранов многозначительно хмыкнул, а я поспешила сменить тему.
– Так что делать-то с кошкотенком теперь?
– Не знаю, – честно признался аспирант, а затем подался вперед, нависнув над тощим тельцем. – Эй, ты знаешь, где твои сородичи?
Но чуть успокоившийся ранее кошкот вместо ответа лишь вновь начал бессвязно молить о пощаде и заодно пытаться, насколько это возможно, отодвинуться от Бранова на безопасное расстояние, толкаясь задними лапами. Растревоженная сеть снова зазвенела, и котенок захныкал от боли.
– Не двигайся, – выставил ладонь Бранов. – Сеть сжимается и причиняет еще большую боль.
Кошкот замер, сопя. Похоже, он столько боли уже испытал, что… болью больше-болью меньше, все равно. Сказали замереть, значит замрет. Что угодно сделает, лишь бы не прирезали.
– Ян Викторович, что делать-то?
Все еще не выпуская рогатину, я принялась свободной рукой массировать висок. Голова разболелась, а череп словно в тиски взяли. Того и гляди треснет.
Аспирант, отвечая на мой вопрос, только плечами пожал и снова склонился над котом.
– Как тебя зовут, ты меня слышишь?
Но кошкот лишь стонал и греб передними лапами землю. Навряд ли он был в ясном сознании, сейчас работали лишь инстинкты и желание выжить любой ценой.
– Без толку. Она едва сознание не теряет, – мужчина поднялся, потирая подбородок. – Идем. Времени почти нет.
Я едва не охнула.
– Уйдем? Бросим живое существо на погибель?
В голове такое просто не укладывалось. Аспирант растерянно развел руками.
– Какой от него теперь прок? Считать его я не смогу, да и раны слишком серьезные.
– И тем не менее, – упорствовала я, гневно воткнув рогатину в землю. – Мы не можем её бросить!
Бранов вздохнул и заговорил спокойным, профессорским тоном.
– Мика, это всего лишь книга. Сказка. Выдумка. Все здесь не по-настоящему.
Но для меня все было настолько реальным, что оставить эту кроху в лесу истекать кровью было выше моих сил.
– Может, попробуем забрать её в наш мир? Там хотя бы лекарства есть, бинты…
Я с жалостью посмотрела на окровавленные лоскуты на плече аспиранта. Ему тоже медицинская помощь не помешала бы.
– Нет, – сказал, как отрезал, он. – Если заберем кота, откроется тоннель, и все станет еще хуже. Нет, – нервно покусывая большой палец, повторил Бранов, – потеряем слишком много времени. Да и не факт, что я вообще сюда вернуться смогу. Не пустят.
Я горестно вздохнула. Выспрашивать подробности про «тоннели», кто эти таинственные, что нас обратно «не пустят», и прочую перемещенческую белиберду времени нет. Без того уже слишком долго стоим на одном месте. Оксана все еще не найдена, и черт знает, что с ней сейчас происходит.
В голове вновь что-то зашумело, заискрилось. Хлынул новый поток знаний. Виски заломило с удвоенной силой. В этой неразберихе едва удалось вычленить одну-единственную здравую мысль: кошкоты, вопреки моим представлениям, оказались разумными существами, а значит…
– Быть может, с ними договориться можно? – негромко предложила я. – Все равно, где Оксану искать, мы понятия не имеем, так может, они…
Я неловко умолкла. Идея, секунду назад горевшая в мозгу, вдруг показалась жутко глупой и безответственной.
Аспирант забубнил что-то, похожее на «действительно» и «я все равно брешь отыскать не могу», «не выходит почему-то, а они могут знать».
– Нужно взять котенка с собой, – подала я голос, прерывая поток бессвязных словосочетаний. – Ян Викторыч, оставлять здесь точно нельзя! Умрет. И пусть это всего лишь книга, – глядеть на аспиранта боялась, равно как и услышать его издевательский смех. – Если бросим котенка, я себе ни за что не прощу. Это же живое существо! Это убийству равносильно будет.
Удивительно, но Бранов не засмеялся. Даже не хмыкнул. Вместо этого вдруг решительно стянул с пояса свитер и расстелил его на земле.
– Когда скажу, перетяни свитер под котенка.
В нерешительности отложив палку, я кивнула.
Кошкот давно затих. Только тощая грудка прерывисто вздымалась, говоря о том, что жизнь пока еще в ней отчаянно бьется.
Аккуратно, стараясь не причинять боль, аспирант подсунул обе ладони под кошачью спину, приподнял тело. Секунда, и Бранов завернул котенка, как младенца в свитер. Благо, что рост кошкота был чуть больше метра.