Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Один глаз на Колобка, другой — через стекло на улицу. Уехали!
— Чего ты заторопился, дуралей? — бросает он вслед вырвавшемуся рассыльному.
Лобода выходит на улицу. Колобок озирается вокруг. Извозчиков нет. Вот умора! Он бегом бросается догонять пролетку. Пустое дело. Лобода облегченно вздыхает. Теперь все зависит от Миколы и его коня. Кучер он первоклассный. Увезет.
Возвращается хмурый рассыльный.
— Уже? А говорил — некогда, поручение…
— Не успел. Господа уехали. Им надо было передать…
— Так как насчет горилки? Сходишь, Вася, в ресторан
— Позже, Василий Васильевич, позже, — машет рукой обеспокоенный Колобок.
Неужели упустил? Куда они поехали? С кем встречались? На эти вопросы капитан Жихарев потребует ответов. Не было бы худа… И все из-за проклятого швейцара с его горилкой! Не задержи он его… Да нет, пожалуй, не в нем суть. На чем бы он поехал за ними? На фиге?
Кучер оглянулся, хлестнул лошадь. Коляска завернула за угол и помчалась по прямой как стрела Пушкинской улице. Ветер свистел в ушах, мелкой дробью стучали копыта по булыжной мостовой.
Прохожие-одесситы хлопали себя по ляжкам, в восторге восклицали:
— О це дает!
Коляска пролетела мимо вокзала на Средне-Фонтанскую и здесь остановилась. Кучер тихо проговорил:
— Сделайте вид, что расплачиваетесь со мной. Идите за тем человеком, который стоит на том углу. Видите? Железнодорожник.
Алек протянул кучеру монету. Экипаж развернулся и помчался в обратную сторону. Железнодорожник пристально глядел на них. Как только они подошли к нему, он завернул в тихий узкий переулок. Алек прочел на табличке: «Елисаветградский». Там было всего несколько домов. На мощенной булыжником улице бродили куры. По обочинам росла трава. Позади домов тянулся длинный забор из ракушечника, отделяющий переулок от железнодорожных путей. Кое-где в заборе были выломаны проходы. Видно, рабочим так было удобнее попадать домой. Они прошли несколько десятков шагов и очутились у небольшого трехэтажного желтого домика с обвалившейся во многих местах штукатуркой и несколькими отдельными входами по фасаду. Железнодорожник постучал в одну из дверей. Открыла им еще не старая женщина с повязанным на украинский манер платком, в расшитой красными нитками белой кофточке.
— Входите, пожалуйста, — сказала она, внимательно вглядываясь в Алека и Айну. — Входите.
Они очутились в просторной чистой комнате. Она напомнила Алеку комнату Кирзнера на окраине Риги. Комод, покрытый цветной скатеркой, фикус, большие портреты в черных деревянных рамках, старенькие гнутые венские стулья. Да, все было очень похожим.
Женщина закрыла дверь на засов. Железнодорожник усмехнулся:
— Ну, товарищ Чибисов, первая часть операции закончена. Познакомимся. Гурьянов Григорий Емельянович.
Мужчины пожали друг другу руки.
— А это, — продолжал железнодорожник, — Евдокия Павловна Борисевич. Вдова нашего товарища, машиниста Кости. Убили ее мужа белые в боях за Одессу. Пока поживете у нее. На некоторое время здесь вам будет безопасно. Извините, но я должен уйти. Евдокия Павловна все знает.
Хозяйка проводила Гурьянова и опять заперла дверь на засов. Она сурово, без улыбки глядела на сидящих Айну и Алека.
— Вот что, Алексей Иванович, — начала она, присаживаясь на стул. —
По узенькому коридорчику из большой комнаты они прошли в кухню. Там стояли две железные кровати.
— Вот тут дверь за занавеской, — проговорила Евдокия Павловна, откидывая пеструю домотканую портьеру. — Она выходит прямо на задний двор, к забору от путей. Там пролом, прикрытый досками. Мне через него хлопцы уголь таскают для печки. В случае тревоги можно им воспользоваться. Ну, вы у меня ненадолго. Найдут, где лучше. Пока переодевайтесь, отдыхайте, а я пойду пошукаю, чем вас накормить.
— Спасибо, Евдокия Павловна. Мы не голодны. Спасибо и простите нас за беспокойство, — с чувством сказал Алек. — Кстати, деньги у нас еще есть.
— Не за что, милые. Разве вы у меня первые? Сколько людей укрывала! Деньги, если понадобятся, спрошу, а пока не нужно.
Хозяйка ушла в комнату. Алек взглянул на осунувшуюся, переволновавшуюся Айну, улыбнулся, привлек ее к себе:
— Как тебя зовут?
Айна с удивлением посмотрела на мужа:
— Ты разве забыл? Айна Лонг.
— Нет.
— Ну, тогда Вирджиния Палмер.
— Нет. Теперь и, надеюсь, навсегда ты — Айна Эдгаровна Чибисова. Поняла?
Айна засмеялась:
— Ах вот в чем дело!
— Да. Я так счастлив, что наконец могу забыть эту собачью кличку Лонг Алек и стать Алексеем Ивановичем Чибисовым. Как я ждал этой минуты! И ты забудь, что когда-то называла меня Алеком. Я для тебя Алексей, Алеша, Лешка… Как хочешь.
— Хорошо, Алеша.
На кровати лежало крестьянское платье. Кто-то позаботился и подобрал по размеру.
— Ну, давай переодеваться, Айна Эдгаровна. Опасность продолжает висеть над нами, но теперь мы у своих друзей, и все кажется не таким страшным.
Спустя несколько минут Алексея и Айну нельзя было узнать. Никто не подумал бы, увидев их, что перед ним чопорные англичане Палмеры… Они выглядели настоящими крестьянами, украинцами. Пришла Евдокия Павловна, придирчиво оглядела их с ног до головы.
— Откуда вы? — строго спросила она.
— Та с Вопнярки. Жинку до дохтуру привез, — подражая южному говору, ответил Алексей. — До тетки Евдохи. Рожать.
Евдокия Павловна улыбнулась:
— Добре. Пойдемте в комнату.
Она накормила их пшенной кашей, политой конопляным маслом.
— Не очень богато живу, так что не обессудьте.
— Что вы! Все понимаю. Трудно вам живется. Где-нибудь работаете, Евдокия Павловна?
— На Привозе промышляю. Вот цветы бумажные делаю, — показала она на рулончики цветной мятой бумаги, лежащей в углу. — А когда семечками торгую, иногда пирожки пеку с луком. И продаю. Спасибо, товарищи Костины не забывают. Все из вагонов тащат. И муку, и бумагу достают, и подсолнухи. Так вот и живу.