Жизнь и смерть генерала Корнилова
Шрифт:
— Этого пока достаточно, — сказал он.
Лю Вэй, сидевший неподвижно — не менял позу несколько часов, — вытянул голову, ноздри у него округлились.
— Однако... — проговорил он настороженно, повёл головой в сторону, вновь замер.
— Что «однако», Лю? — спросил Викентий.
— Ждать осталось совсем немного, говорю.
— Ты считаешь, нынешней ночью придут?
— Обязательно придут.
Едва стемнело, как недалеко от дома, выйдя на опушку леса, коротко и голодно взвыл волк. Викентий молча перекрестился — не любил он волков.
— Амба, извини, я нечаянно оказался на твоей тропе. Давай разойдёмся мирно.
И они расходились мирно — Викентий уступал дорогу, тигр величественно проходил мимо и растворялся в густотье деревьев.
И скотину тигры брали выборочно, лишнюю не трогали — не то что волки, которые, забравшись в загон, обязательно клали на землю всё стадо.
Вскоре в небесной выси прорезалась круглая яркая луна, осветила всё кругом мертвенным зелёным светом. От такого мертвенного колдовского света у людей даже мурашки по коже побежали.
Виталий, брат Викентия, крякнул в кулак:
— Никого сегодня не будет, ошиблись вы, господа хорошие. Разбойники любят ночи тёмные, а тут вон — вышивать можно, всё видно.
Он отставил винтовку в угол, сел на скамейку и, свесив голову на грудь, задремал. Керосиновые лампы в доме погасили — ни к чему они.
Хунхузы пришли в два часа ночи. Их было так много, что, казалось, они заполонили всю падь — шли, как в атаку, волнами. Шли не таясь, неспешно, во весь рост. Косьменко невольно присвистнул:
— Без подмоги не обойтись.
— Пока подмога подоспеет, ваше благородие, нас уже не будет, — вставил Подголов, поцеловал винтовку в ложе. — Не подведи, ружьецо!
— Встречаем дорогих гостей залпом, — предупредил Косьменко, — без моей команды не стрелять. После трёх залпов ты, Созинов, — он поискал глазами младшего урядника, — возьмёшь двух человек и переместишься к поленнице. Там — выгодная позиция.
— Я возьму Егора, брата, ваше благородие... Этого достаточно. Мы вдвоём справимся.
— Как знаешь, Созинов. Не подведи только. — Прапорщик повысил голос: — Приготовились...
Винтовочные дула воткнулись в окна. Прикрытые тенью крыши, они не были видны.
Хунхузам вообще ничего не было видно — они шли на лунный свет, навстречу потоку.
Тишина вызвездилась такая, что в ней было слышно, как гудит собственная кровь в жилах — люди, кажется, глохли от этого звука.
— Пли! — разорвал прапорщик тишину резким вскриком.
Громыхнул залп, дом заволокло сизым вонючим дымом. Команда стражников дружно передёрнула затворы.
— Пли! — вторично скомандовал Косьменко.
Вновь ударил залп. Если, первый залп ошеломил хунхузов, они остановились, послышались вопли тех, кого задели пули, то второй залп будто ветром повалил их на землю.
— По лежачим целям, если видите их — пли! — в третий раз скомандовал прапорщик.
Третий залп был нестройным, жидким —
— Созинов, на выход! — напомнил прапорщик младшему уряднику.
Созинов беззвучно выметнулся из дома в сияющую ночь. Следом за ним дом покинул Егор.
Скатившись едва ли не кубарем с крыльца, Созинов распластался на земле, пополз к поленнице. Он слился с ночью, с землёй, с предметами, валявшимися во дворе, казалось, что он сам стал ночью, землёй, от его тела даже не было тени.
Следом за братом, ловкий, невидимый и неслышимый, пополз Егор.
Из окон вновь ударил залп — Косьменко смел целую шеренгу хунхузов, внезапно поднявшуюся из травы. Василий Созинов устроился под поленницей, в выемке, из которой открывался хороший обзор, стволом винтовки раздвинул несколько досок в заборе. Десятка полтора нападавших сумели уйти в тень, Косьменко их не видел.
Егор устроился рядом с братом — в пяти метрах всего — также выбрал неплохую позицию.
Над травой приподнялись сразу несколько человек — головы их были похожи на подсолнухи, эта схожесть невольно родила в младшем уряднике щемящее чувство, — люди тут же нырнули назад. Из окон дома опять ударил залп — прапорщик Косьменко засек «подсолнухи»; впрочем, он видел одни цели, братья Созиновы — совсем другие.
Василий открыл частую стрельбу — начал щёлкать хунхузов, как орехи, — клал пули в шевелящуюся траву, причём точно угадывал, как хунхуз в этой траве расположился, головой к дому или головой к лесу. Только короткое жёлтое пламя, почти незаметное в струящемся лунном свете, выхлёстывало из ствола винтовки... Несколько раз прозвучали ответные выстрелы, пули с визгом всаживались в дрова, от визга этого железный звон возникал в ушах, и только.
Иногда Созинов слышал выстрелы брата — более редкие, чем его, смазанные, словно наполовину растворившиеся в воздухе, приподнимал голову, стараясь в расщелины между поленьями рассмотреть Егора, но ничего не видел: едкий плотный дым заткнул все щели, как паклей.
А вот выстрелы стражников Созинов слышал хорошо — чёткие, словно каждый выстрел звучал сам по себе, хотя били кучей, без разрывов, стрельба смахивала на беспорядочную барабанную дробь, всякий стрелок в этом грохоте только внутреннюю команду и слышал.
Минут через десять Косьменко послал две группы к лесу, в каждой группе по три человека, — надо было отсечь банду от тайги и в этой пади положить полностью. Одну группу возглавил Подголов, другую — Ребров. Конечно, было бы лучше, если бы вторую группу возглавил младший урядник Созинов, но тот сидел в поленнице, вёл прицельную стрельбу, и прапорщик не стал его трогать, лишь качнул головой сожалеюще и скомандовал командирам групп:
— Вперёд!
Стражники скрылись в лунной ночи. Странное дело — свет от луны был такой сильный, яркий, что можно было блоху на ладони разглядеть, увидеть, как она шевелит лапками и готовится перепрыгнуть на другую ладонь, а людей с винтовками не было видно — они выползали из дома, ныряли в траву и исчезали.