Жизнь и творения Зигмунда Фрейда
Шрифт:
В 1915 году Фрейд упомянул проблему присуждения Нобелевской премии. «Присуждение Нобелевской премии Барани, которого я отказался взять своим учеником несколько лет тому назад, так как он казался мне слишком ненормальным, возбудило во мне печальные мысли о том, насколько беспомощным является человек в достижении уважения толпы. Вы знаете, что для меня это было бы только вопросом денег и возможно, также средством раздражения некоторых из моих сограждан. Но было бы смешно ожидать такого знака признания, когда 7/8 человечества выступает против тебя»
Несколько дней спустя он писал Ференци, что у него нет ни одного пациента, что он не видит какой-либо возможности их приобрести. Тем не менее он находился в хорошем настроении, которое приписывал демаршу президента Вильсона, что, как он думал, будет воспринято серьезно [146] .
В течение 1915 года Фрейд опубликовал первую часть «Лекций
146
Имеется в виду воззвание Вильсона, чтобы обе воюющие стороны заявили о своих основных целях в это войне. (См.: Фрейд 3., Буллит У. Томас Вудро Вильсон. 28-й президент США. Психологическое исследование. М., 1992. — Прим. перев.)
1917 год оказался еще более мрачным и еще менее продуктивным, чем предшествующий. Энтузиазм Фрейда относительно победы Германии к этому времени полностью испарился, и он все более пессимистично относится к исходу войны.
Затем произошла русская революция. «Насколько глубоко можно понять это колоссальное изменение, если нашим основным соображением не является вопрос о мире». В апреле он писал Ференци: «Мне кажется, что если подводные лодки не будут определять ситуацию к сентябрю, то в Германии наступит пробуждение от иллюзий, которое приведет к ужасным последствиям». Пару месяцев спустя он был уверен, что нет никакой надежды на мир в 1917 году и что война будет продолжаться до прибытия американских войск на континент.
Осенью он, должно быть, почувствовал, что война проиграна. К концу этого года по многим признакам было видно, что Фрейд стал осознавать настоящее положение вещей и что он потерял всякое сочувствие к Германии, но не потому, что был на стороне ее противников. Фрейд писал Абрахаму: «Я ощущаю сильную враждебность к мысли о том, что надо писать, как и ко многим другим вещам. К этим последним принадлежит и Ваша дорогая немецкая родина. Я едва могу представить себе путешествие туда, даже когда это станет физически возможным. В этой ссоре между Антантой и центральными державами я определенно занял позицию донны Бланки из „Диспута“ в Толедо Гейне: „Doch es will mich schier bediinken…“ [147] Единственной радостной новостью является захват Иерусалима англичанами и предлагаемый ими эксперимент по созданию родины для евреев».
147
* Финальный отрывок из длинного религиозного диспута, который королева подытоживает словами:
Кто здесь прав из них, не знаю, Только чувства мне внушают, Что как рабби, так и патэр Оба не… благоухают.Любимая сестра Фрейда, Роза, потеряла своего единственного сына, Германа Графа, юношу двадцати лет, который был убит летом этого года на итальянском фронте. Это была единственная потеря, которую понесла семья Фрейдов в эту войну. Несмотря на многие рискованные приключения и трудности, оба его сражавшихся сына благополучно прошли через эту войну.
Население в тылу испытывало тяжелые лишения, особенно в Австрии. В своих письмах Фрейд много раз жаловался на жестокий холод и на трудности с продовольствием; в те годы определенно было недостаточное питание. Время от времени Ференци и Антону фон Фройнду (зажиточному пивовару из Будапешта, к которому очень привязались и Фрейд, и Ференци) удавалось контрабандой переправлять муку, хлеб и порой немного деликатесов из Венгрии различными сложными маневрами, но такая помощь была очень ненадежной. Якобус Канн, брат одного его бывшего пациента, также много сделал для его семьи, поставляя им продукты из Голландии. Кабинет Фрейда нечем было отапливать, поэтому письма приходилось писать замерзающими пальцами, и в зимние месяцы о научной работе не могло быть и речи. Однако после упоминания о таких трудностях Фрейд добавил: «Довольно любопытно, что при всем этом я вполне здоров и мой дух также непоколебим. Это доказательство того, какие в действительности нужны небольшие оправдывающие обстоятельства для внутреннего благополучия». Теперь к его простатическим болям добавился ревматизм, так что ему повезло в том отношении, что у него были внутренние ресурсы.
В конце этого года произошло нечто, что можно было бы назвать зловещим. У него кончились любимые сигары, что, естественно, крайне его расстраивало. «Вчера я выкурил свою последнюю сигару и с этих пор нахожусь в плохом настроении и чувствую усталость. Появилось сильное сердцебиение и ухудшение болезненного воспаления на нёбе, которое я заметил со дня моих затруднений с куревом (рак?). Затем один пациент принес мне пятьдесят сигар,
В этом году Фрейду удалось отдохнуть на вилле Марии Терезии в Кзорбатб, на высоте примерно 4000 футов. Там было холодно и часто стояла штормовая погода, но Фрейд наслаждался окрестностями и даже мог предаваться своему любимому занятию во время отдыха — собиранию грибов. Ференци провел здесь две недели, а Захс три. Эйтингону и Ранку также удавалось навещать Фрейда на один-два дня.
Практика Фрейда, естественно, была очень непостоянной в течение этого года. Вначале не было ни единого пациента. К апрелю положение улучшилось, но в июне было лишь три пациента. Однако после отдыха у него было девять пациентов до конца года. Все же его заработки абсолютно не поспевали за громадным ростом цен. Они могли лишь отсрочить «неминуемое банкротство».
В мае Фрейд был опечален известием о смерти Иоганна Штарке в Голландии. Штарке являлся одним из самых многообещающих аналитиков, и его смерть расценивалась как особенно большая потеря. Ран к дважды переживал тяжелые приступы депрессии в этом году. Ференци также служил источником беспокойства. В феврале обнаружилось, что у него туберкулез легких и болезнь Грейвса (зоб диффузный токсический), и ему пришлось провести три месяца в санатории в Земмеринге.
Как и можно было ожидать при таких неблагоприятных обстоятельствах, Фрейд был не очень настроен на работу. Временами он жаловался, что напряжение военной ситуации слишком велико, чтобы позволить себе думать о творчестве. В письме к невесте Ференци он писал: «Время от времени у меня бывают приступы отвращения к жизни и облегчение при мысли о том, что есть конец всему этому тяжкому существованию. В такие моменты меня давит мысль о нашем друге, который так нуждается в заботе». Он писал Абрахаму: «Я слишком много работал, чувствую себя изношенным и начинаю находить этот мир отвратительно ненавистным. Суеверная мысль о том, что моя жизнь должна окончиться в феврале 1918 года, часто кажется мне вполне привлекательной. Иногда мне приходится выдерживать тяжелую борьбу, чтобы взять себя в руки». Но когда Ференци стал протестовать против таких мыслей, Фрейд ответил: «Когда я читаю Ваше письмо, я смотрю на Ваш оптимизм с улыбкой. Мне кажется, что Вы верите в идею „вечного возвращения“ [148] и не хотите замечать безошибочного направления судьбы. На самом деле нет ничего странного для мужчины моих лет замечать неизбежное постепенное угасание своей личности. Я надеюсь, что Вы вскоре убедитесь в том, что это не означает плохого расположения духа. Я великолепно работаю весь день с девятью дураками и едва могу контролировать свой аппетит, но я более не наслаждаюсь тем здоровым сном, который был у меня ранее».
148
* Цитата из Ницше.
Количество литературных трудов Фрейда в 1917 году было, как и можно было ожидать, невелико. В начале года он написал работу под заголовком «Трудности на пути психоанализа». В ней описываются три тяжелых потрясения, которые претерпела самовлюбленность человечества при соприкосновении с наукой: его ниспровержение с центра Вселенной, затем — с занимаемого человеком уникального положения в животном мире и, наконец, открытие того, что человек не является хозяином своего собственного разума. Основной публикацией этого года была вторая половина «Лекций по введению в психоанализ». Они были закончены в начале весны. Затем, во время поездки в поезде из Кзорбато в Вену, Фрейд написал небольшую работу о Гёте: «Детское воспоминание из „Поэзии и правды“». В сентябре он написал антропологическое эссе «Табу девственности», которое начал в прошлый январь.
Но эти фактические публикации — далеко не все, над чем работал Фрейд в этом году. Одна важная тема время от времени занимала его мысли на протяжении всего этого года. Это было исследование, проводимое совместно с Ференци по поводу отношения ламаркизма к психоанализу. Абрахам ничего об этом не знал, поэтому Фрейд послал ему следующее резюме: «В наше намерение входит целиком подвести Ламарка под наш базис и показать, что его „потребность“, которая создает и трансформирует органы, есть не что иное, как власть бессознательных мыслей над телом, следы которой мы видим в истерии: короче говоря, „всемогущество мыслей“. Цель и полезность будут тогда объясняться психоаналитически; они будут являться завершением психоанализа. Отсюда появляются два важнейших принципа изменения или прогресса: первый (аутопластический) посредством адаптации собственного тела, а второй (гетеропластический) посредством изменения внешнего мира». Это направление мыслей в значительной степени свойственно более умозрительному периоду в последней части его жизни.