Жизнь как кино, или Мой муж Авдотья Никитична
Шрифт:
— Подождите, подождите, секунду! — закричала Татьяна Ивановна. — Я уже ничего не соображаю: не шелестеть, не смеяться, не вздыхать! И эти ваши тяжеленные наушники. — Она сняла их и сняла парик. — Запускайте! — она водворила наушники на голову. Парик лежал на столе.
Запись сцены матери и сына подходила к своему завершению. Мать сына-моряка должна была спросить у него: «Значит, ты, сынок, осел на суше?» Но непривычная к такой работе «затурканная» режиссером Пельтцер на полном серьезе спросила сына: «Значит, ты, сынок, осёл на суше?»
Тонко и жалобно застонал Пузырев, упав на стол, завыли
Пельтцер вошла в режиссерскую комнату. Вид у нее был растерянный. В руках она держала парик:
— Маразм крепчал! Это надо же было такое ляпнуть! Нет, это занятие не для старых людей! — Она кое-как натянула на голову парик. — Инночка, как говорится, извините за компанию, рада была с вами познакомиться и позвольте вас покинуть! Нет, нет — не уговаривайте меня! Я вас предупреждала, что у меня сегодня спектакль. Мне надо быть в театре в шесть часов, а сейчас уже без десяти пять! Так что, всего доброго! — Пельтцер послала всем воздушный поцелуй и зашагала по длинному коридору на выход.
В студии повисла гнетущая тишина. У нас возникло чувство неловкости и вины за нашу нетактичность: нельзя было смеяться над оговоркой этой великой актрисы. У Инны Давыдовны был растерянный вид:
— Все идите на перерыв, а я пойду звонить. Надо срочно искать актрису!
Через полчаса она пришла в кафе очень расстроенная:
— Виноградова больна, Радунская — на гастролях, Назарова — занята. У нас срывается озвучивание фильма. — Инна Давыдовна посмотрела на меня. — Элеонора Болеславовна! Пока все пьют кофе, давайте с вами поднимемся в студию и попробуем найти «старческий голос».
С помощью Инны Давыдовны у меня получилось. Фильм был записан успешно.
На приемке фильма члены комиссии поинтересовались: «А что за актриса озвучивала роль матери?»
— Прохницкая.
— И молодую героиню тоже она? А какая у нее ставка? 10 рублей? Небольшая. Надо ее почаще вызывать.
В редакции мне повесили «бирку»: «Прохницкая — от шести до шестидесяти».
В начале работы с Инной Давыдовной я сердилась на нее, раздражалась за то, что она «мучила» меня своими, как мне казалось, бесконечными придирками, но на самом деле она оттачивала мое мастерство и только благодаря ей я стала одной из лучших актрис по озвучиванию фильмов. Разве я бы смогла, не имея опыта работы с Инной Давыдовной, одна озвучить комедийный испанский 24-серийный фильм, в котором было более двадцати женских персонажей разного возраста и характера. Все они звучали на экране разными голосами.
Этот сериал неоднократно показывали по ТВ.
Когда предстояло озвучить фильм «Дежурная аптека-2» и я, в силу своей большой занятости, не смогла его озвучивать, то это предложили сделать замечательной, талантливой актрисе, мастеру высочайшего класса по озвучиванию фильмов Людмиле Гниловой, она отказалась: «После Прохницкой я за это не возьмусь».
А. Ярославцев и я на озвучании кинофильма
За
Ее не любили в редакции, потому что она была «белой вороной», не такой, как все. Она не заискивала перед руководством и не обивала пороги их кабинетов, не выклянчивала у них фильма «получше» или категории повыше.
Никогда, ни с кем не обсуждала, кто как одет и кто с кем спит, не слушала скабрезных анекдотов и не участвовала в редакционных коллективных попойках.
Буквально на следующий день после исполнения Инне Давыдовне 55 лет ее отправили на пенсию.
Она тяжело заболела неизлечимой болезнью, безуспешно лечилась и вскоре умерла. Память об этом светлом и талантливом человеке я навсегда сохранила в своем сердце.
После кончины Инны Давыдовны вся ее актерская команда осталась без работы на телевидении.
В редакции был еще один режиссер Клеопатра Белявская. У нее была «своя» актерская команда. Приглашать актеров из «чужой» команды было не принято.
Я второй месяц сходила с ума, сидя дома без работы. Вдруг зазвонил телефон. В трубке послышался незнакомый голос.
— С вами говорит режиссер Клена Белявская, — не поздоровавшись и не обратившись ко мне никак, проговорил грубый голос. — В понедельник я начинаю работу над трехсерийным итальянским фильмом. В субботу, к двум часам, приходите на просмотр!
Я дала ей свое согласие, хотя мне не понравился ее приказной тон, не терпящий возражений, и это странное детское имя «Клена».
Дружеские попойки. Клена
Клена Белявская была «девушкой» в возрасте, лет 40–50, коренастая, крепко сбитая, с квадратными бедрами и широкими плечами. Ее голова, с коротко остриженными, светло-русыми волосами, под «мальчика», и ярко-розовое лицо с крупными чертами покоились на короткой розовой шее.
Первое впечатление от увиденного у меня почему-то было такое, что она словно высечена из мощного бревна, да так и забыта и не доведена до совершенства незадачливым скульптором.
При первом же общении с ней я была «подмята» исходившим от нее чувством власти и бестактности по отношению к актерам. Она бесцеремонно обращалась ко всем «на ты», сыпала пошлыми шутками, смеялась над ними громче всех, при этом сохраняя по отношению к актерам менторский тон.
Актеры заискивающе подхихикивали ей. Иначе было нельзя. Ведь они все от нее зависели. Подработка для театрального актера, заслуженного или народного, на телевидении была существенна и лишаться ее никто не хотел.
Клена придумала себе это странное имя, так как своего настоящего — Клеопатра — она стеснялась.
В своих работах над фильмами Клеопатра Белявская «выезжала» исключительно за счет профессионализма актеров: Александра Белявского, Вячеслава Богачева, Всеволода Ларионова, Вячеслава Невинного, Германа Коваленко.
Клена редко и неохотно приглашала на озвучивание неопытных актеров с «молодыми» голосами. Она не любила, да и не умела, в отличие от Инны Давыдовны, работать с ними, добиваясь от них мастерства. Ей нужны были «готовые» артисты.