Жизнь как она есть
Шрифт:
Ветеранам и гостям торжественно прикрепляется к груди, рядом с орденами и медалями, алая ленточка со значком, изображающим памятник Марату Казею в Минске.
И все испытывают при этом чувство необыкновенной гордости.
По традиции после линейки в актовом зале проходит торжественное собрание.
Боевые друзья Марата рассказывают, как он жил и воевал в отряде. Особенно тепло всегда говорит о Марате бывший командир партизанского отряда имени 25-летия Октября Иосиф Иосифович Апорович, известный в годы войны под кличкой Вишневский.
Впервые
В начале ноября 1942 года, когда отряд только-только начал свою боевую деятельность, Апорович с группой партизан, пришедших из-за линии фронта, отправился в Станьково, чтобы установить связь с тамошними подпольщиками.
Они собрали нужных им людей, беседовали с ними о возможности организованной партизанской борьбы с оккупантами и предложили тут же вступить в отряд. К ним подошел мальчик лет двенадцати-тринадцати и стал проситься, чтобы и его зачислили в партизаны.
Для отряда это была тяжелая пора. Да и никто не мог поверить, что из этого худенького мальчонки может выйти хороший боец. Не очень-то хотелось командиру отказывать этому мальчику, тем более что он тут же узнал его печальную историю.
Апоровичу рассказали, что мать Марата Казея (это был он), Анна Александровна, была схвачена гестаповцами как активная подпольщица и казнена год назад на площади Свободы в Минске.
Марат смотрел на командира такими преданными глазами, что он должен был собрать всю свою волю, чтобы не сдаться.
Нет, не могли они взять на себя такую обузу.
Через несколько дней — это было 11 ноября 1942 года-с внешней заставы партизанского лагеря Апоровичу доложили, что задержан какой-то мужчина. Им оказался житель Станькова Николай Казей, который попросил принять его в отряд.
Каково же было удивление, когда из-за кустов вышел мальчонка. Это был Марат.
— Что же ты его привел сюда? — напустился Апорович на Николая Казея. — Он твой родственник?
— Племянник. Но я его не приводил. Просился он — это правда, да я ему велел оставаться, а он, вишь, увязался. Я его, окаянного, и не видел даже, и патруль ваш его не видел.
Тут уж командир на патруль напустился: как это мальчик мог незамеченным проникнуть в лагерь? Те только разводили руками и в оправдание свое говорили, что это, видно, очень ловкий мальчонка, если так неслышно прокрался.
Патрульных Апорович все же наказал, а Марата и его дядю решили зачислить в отряд.
До сих пор сохранилась у него тетрадь личного состава отряда. 11 ноября 1942 года он сделал здесь запись: «Марат Иванович Казей, 1929 года рождения, житель д. Станьково, Дзержинского района».
К этому времени в отряде уже имелась своя швейная мастерская и мастер Иосиф Гроданс, который, как сам о том любил рассказывать, шил в Варшаве мундир «самому Пилсудскому». Вот и приказал Апорович этому знаменитому мастеру сшить новому партизану, Марату Казею, шинель, брюки галифе и гимнастерку «не хуже чем Пилсудскому». Разведчики раздобыли ему шлем-буденовку, и через несколько дней юный
Форма на кем сидела как влитая, и носил он ее так аккуратно, подтянуто, ловко, как будто уже давным-давно привык к ней.
Мальчик оказался серьезным, дисциплинированным, исполнительным. При проверке знаний материальной части оружия он обнаружил такие знания по винтовке, автомату «ППШ» и нагану, что присутствовавший на занятиях начальник штаба отряда Егоров только диву давался.
С первого же дня, когда Марат таким неожиданным образом проник в расположение отряда, разведчики решили взять его к себе, шутили: «Ничего, будет сыном разведки».
Ежедневно рано утром Марата можно было увидеть в конном взводе разведки. Он задавал лошадям корм, носил в ведре воду, а после скребницей и щеткой чистил каждую лошадь. Лошади знали и любили Марата.
Поначалу никто и не думал отпускать Марата на задания. Но начальник разведки Парамонов все чаще стал приставать к Апоровичу, к комиссару отряда Мартысюку и начальнику штаба Егорову, чтобы они разрешили взять Марата в «настоящее дело». Командование наконец сдалось: он внушал им доверие. Парамонов добыл ему маленькую заморенную лошадку. Через две-три недели ее невозможно было узнать: шерсть у нее блестела, как шелковая, грива расчесана — волосок к волоску, круп гладкий, голову держит высоко. «Ишь ты, не бежит, а танцует», — шутили партизаны. Так и окрестили ее — Танцоркой. Парамонов и один старый партизан-шорник, которого все звали дедом Талашом, умудрились снять с какой-то старой шлеи медные бляшки и сделали Марату седло и уздечку с «овсяным» набором — на загляденье. «Ну, парень, настоящий казак!» — восхищались в отряде, глядя, как юный разведчик гарцует на своей Танцорке.
Первого декабря 1942 года отряд был построен на поляне для принятия партизанской присяги. Короткая это была присяга, и Марат произносил ее тоже.
— Я, партизан отряда имени Двадцать пятой годовщины Октября, перед лицом своих товарищей клянусь бить врага наверняка и живым врагу не сдаваться.
Торжественный, он стоял впереди всего отряда. Все с лаской смотрели на юного пионера, который первым давал клятву. И хотя в тот день все уже верили, что этот мальчик не посрамит чести партизана, никто еще не знал, что он станет гордостью и знаменем отряда на вечные времена.
Шестое декабря, воскресный и очень морозный день, тоже был памятным.
До этого Апорович посоветовался с комиссаром отряда Мартысюком, и решили провести демонстрацию отряда с красными флагами по деревням Новая Родина, Глинищи, Даниловичи и Станьково. Надо было показать силу партизанского движения. Гитлеровцы распускали слухи, что в лесу прячется горстка «воров» и «бандитов». В отряде уже было до двухсот человек, неплохо вооруженных и одетых.
Когда в лагере был построен отряд для выхода на демонстрацию и вынесли из штабной землянки красный флаг, к Апоровичу подошел Марат и попросил разрешения нести его впереди отряда. Командир согласился.