Жизнь как она есть

Костюковский Борис Александрович

Конечно же, теперь-то с моим опытом я бы не позволяла себе пренебрегать логикой, да и за что не любить ее? Теперь бы… Но стоит ли рассуждать о том, что было бы теперь, когда уже моя дочь учится в университете?

И все же: я бы хотела повторить и никогда не терять студенческую дружбу.

С Максимом Вербой я дружила почти три года.

Простой парень из самых глухих полесских мест, скромный, тихий, умница, человек незаурядных способностей, Максим чем-то напоминал мне Сашу Райковича.

Пожалуй, более идеального героя

и не сыскать. Искренний, честный, принципиальный, он никогда не рисовался, хотя был единственным ленинским стипендиатом в институте. Все у него было в меру, что называется, «ни убавить, ни прибавить», все «при нем». А внешне был незаметен: среднего роста, кряжистый, немного косолапый, как молодой медвежонок, да немного обезображенное ранением лицо. Но этого никто не замечал, а видели его высокий, чистый лоб, ровные — один в один — зубы в редкой и обаятельной улыбке, преображавшей все его лицо. Он словно одаривал этой улыбкой, и вы уже не могли не верить, не симпатизировать ему.

Более занятого студента, чем Максим, в институте невозможно было сыскать: то готовит доклады и выступления, то хлопочет о ком-нибудь из студентов, как староста группы, то помогает отстающему одолеть предмет. А помогал он всем, кто к нему обращался. Студентом второго и третьего курсов писал уже исследовательские работы по языкознанию, активно участвовал во всех конкурсах по научно-теоретическим вопросам среди студентов и почти всегда выходил победителем, был членом научно-лингвистического объединения при Институте языка и литературы Белорусской Академии наук и ежегодно летом уезжал в экспедиции по сбору материалов белорусских говоров и фольклора.

В общем, я могла бы еще и еще перечислять все его добродетели, но прошу верить и без того, что был он человеком на «круглую пятерку».

Все это я видела и понимала.

В дружбе со мной, как и вообще в жизни, был он исключительно скромен и чист. Он не скрывал своего «особого» отношения ко мне, да и я тоже — об этом знали все студенты и преподаватели, относились с одобрением и ждали студенческой свадьбы.

Но я удерживала себя в «узде», продолжая сомневаться. Меня преследовал все тот же проклятый вопрос: «Может, все это из-за сострадания ко мне? Может, и любви-то никакой нет? Он такой необыкновенный, умный, а что я?»

Максим об этом ничего не знал, но, словно чувствуя мои колебания, говорил:

— Хочешь, я встану перед всеми и скажу, что люблю тебя? Я этого не хотела.

У него не возникал вопрос: «Ада или товарищи?» — была я, были и товарищи. Вместе мы готовились к занятиям, отмечали праздники, ходили в кино и театры.

Во время сессии Лёля, которая к этому времени вышла замуж и переехала к мужу, готовила на всех нас обеды, а мы впятером, по строго заведенному плану, занимались, сидя вокруг стола, а то и на полу, постелив старое одеяло.

С Максимом все было просто, легко и хорошо до тех пор, пока он не заговорит о женитьбе. Но и

тут, видя, как меняется мое настроение, он замолкал или начинал говорить о другом. Никогда между нами не возникало никаких споров. Я, более невыдержанная, могла иногда вспылить, Максим же вел себя так, что все это незаметно сглаживалось: он умел уступить, умел и привести меня «в чувство», да так, что я и сама этого не замечала.

Девушки мне по-доброму завидовали и были уверены, что я и Максим «хорошая пара». Они не могли понять, чего я тяну. Если бы я могла это тогда объяснить и им, и прежде всего себе!

С Николаем я познакомилась у нас во дворе. Он служил солдатом в одной из минских частей и заходил к девушкам из соседнего подъезда. Я сидела на лавочке и читала с увлечением книгу. Подошел солдат и вежливо попросил разрешения сесть рядом. Пожалуйста! Я и не посмотрела в его сторону. Он скромно сидел и не обращался ко мне.

Может быть, через час он встал и сказал:

— Я пойду.

Вот уж действительно: мне даже стало смешно. Я успела забыть, что он здесь, да и какое мне до него дело.

— Меня зовут Николаем, — представился он. И это было смешно, но я чуть церемонно ответила:

— Очень приятно. А меня — Адой.

Подумаешь, называется, познакомились! И откуда на меня напала учтивость, сама не понимаю. Скромный, славный паренек, служит в армии, носит солдатскую форму, ходит в увольнение, всегда подтянут, аккуратен, выбрит. Я его уже несколько раз видела, вроде бы даже знакомый.

В другой раз он вызвался помогать Лёле колоть дрова. А потом и в квартиру зашел раз и два. Однажды это случилось при Максиме. Я их познакомила. Максим принял его, как доброго знакомого. Ни у меня, ни у него ничего дурного не появилось ни в мыслях, ни в отношениях друг к другу.

Летом, когда я окончила уже второй курс, Николай стал приходить чаще и в конце концов предложил «дружбу». Я рассердилась:

— Что это ты вбил себе в голову? Ты же знаешь: я дружу с Максимом, да и не нравишься ты мне вовсе.

— А я буду ждать, — тихо и скромно сказал он, — буду ждать, когда понравлюсь.

Недолго-то раздумывая я его просто выставила за дверь. Несколько месяцев он не появлялся у нас. Уже началась зимняя сессия — вдруг заходит. Шапка в руках, как милостыню просит у порога.

— Чего тебе? — не очень-то ласково встретила его я. — Уходи и не мешай мне заниматься.

Ушел, нахлобучив шапку на самые брови и надув губы. Потом вроде бы стал заходить не ко мне, а к Василию и Леле. Максим встречался с ним запросто, по-мужски, ничего не подозревая. Не знаю уж почему, но я не рассказала Максиму о «предложении» Николая. Да и зачем мне расстраивать его: все и так ясно — я и Максим!

Так длилось больше года.

Если бы хоть раз, один-единственный раз Николай позволил себе какую-нибудь вольность, какую-нибудь выходку, не послушался бы меня. Ни разу!