Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]
Шрифт:
— Это что такое: «Среднетолстый»?
Тереска еще раз посмотрела на Кшиштофа Цегну.
— Преступник толще этого пана на одну треть, — решительно заявила она.
— На четверть, — критически поправила Шпулька.
— Ты думаешь?
— Ну посмотри. Если возьмешь от него четверть… вот столечко… и приложишь вокруг… Нет, ты права, на одну треть!
Кшиштоф Цегна стоял неподвижно, позволяя отделять от себя трети и четверти. Шпулька отказалась от мысли оторвать ему одну руку и сделала жестом что-то вроде разреза вдоль борта пиджака. Участковый с любопытством на них смотрел.
— Больше ничего
— Больше ничего, — с сожалением ответила Тереска, а Шпулька печально покачала головой.
Участковый, начав протокол с описания типа из «опеля», теперь писал его без всякого плана. Кшиштоф Цегна приступил к написанию рапорта. В комнате царила тишина, которую прерывали только краткие уточняющие вопросы. Тереска и Шпулька, ненадолго успокоившись, снова почувствовали себя не в своей тарелке, особенно потому, что воровской трофей лежал у них прямо перед глазами.
— Надо это все пересчитать, — сказал вдруг участковый. — Кшись, иди-ка, сынок, сюда. Чтоб хоть какая комиссия была.
Часов было пятьсот штук. Тереска быстро подсчитала. По две тысячи штука, вместе получится миллион…
— Исусе Христе! — шепнула она сдавленным от ужаса голосом. — Мы украли миллион злотых!
Шпулька посмотрела на нее взглядом смертельно раненного василиска. Участковый дописал последнюю фразу.
— Больше, — сказал он. — Часть часов — золотые. А за них дают десять тыщ за штуку. Уважаемые барышни, прочитайте этот протокол и подпишите. Тут очень кратко написано, потому что мне не хочется вас здесь задерживать… Только самые важные вещи. Вас еще будут допрашивать.
Тереска протянула руку за протоколом, а Шпулька сидела как приклеенная к стулу.
— А когда, — спросила она тихим и робким сдавленным голосом, — а когда вы нас… арестуете?
Участковый как-то странно на нее посмотрел и сделал приглашающий жест в сторону протокола. Тереска подняла голову от официального документа.
— Но ведь тут нет ни слова о том… что мы украли… — неуверенно вякнула она.
— Но все остальное написано правильно?
— Правильно…
— Тогда подпишите. Никакое там не «украли», ничего вы не украли, вы принесли вещественное доказательство.
Он подождал, пока обе девочки поставили свои подписи, поднялся, одернул китель и откашлялся. Кшиштоф Цегна посмотрел на него и тоже поднялся. Тереска и Шпулька немедленно последовали их примеру.
— Благодарю вас от имени милиции! — басом гаркнул участковый необычайно торжественно.
Кшиштоф Цегна машинально вытянулся по стойке «смирно» и щелкнул каблуками. Тереска и Шпулька совершенно остолбенели. Участковый вышел из-за стола и с достоинством подал руку каждой из них по очереди. То же самое сделал и Кшиштоф Цегна.
— Большое спасибо, — сказала беспомощно Тереска, ничего не понимая.
Участковый стряхнул с себя торжественный вид и вернулся в обычное состояние.
— Вы оказали нам невероятно важную услугу, а теперь, ради Бога, идите домой как люди и оставьте бандитов в покое. И не крадите больше ничего, очень вас прошу. Вы сами-то домой доберетесь, а? Мы вас проводить не сможем, потому как сейчас наше начальство приедет, а свободной машины нет…
Только возле дома Шпульки подругам удалось немного прийти в себя.
События вечера были просто потрясающие,
— А выглядел-то как прилично, — сказала задумчиво Тереска. — Тот, который подбрасывал часы. Он, наверное, знал, что подбрасывает?
— Я уже никому не верю, — мрачно сказала Шпулька. — И вообще, больше я не дам вытащить себя из дому ради таких штук. Нас могли убить!
— Ну что ты, дурочка! Это же торгаши, а не убийцы! Милиция говорит, что такие специально избегают мокрых дел. Могли нас в крайнем случае побить, но больше ничего!
— Большое спасибо, я почему-то не горю желанием быть побитой. Что нам вообще за дело до них, почему ты влезаешь в такие вещи? Разве это тебя касается?! Какое тебе дело до чужих бандитов и их часов?!
Тереска остановилась и с возмущением посмотрела на Шпульку. Ответ на последний вопрос был достаточно сложным. Она не хотела даже перед самой собой признать некрасивую правду: что сотрудничество с Кшиштофом Скшетуским должно быть противоядием от истории с Богусем. Она не собиралась забывать про Богуся совсем, ни в коем случае! Благодаря пережитым потрясениям она чувствовала, что окружена ореолом трагического романтизма, который делал ее в собственных глазах возвышенной личностью. В сущности, она любила сильные переживания, и если уж приходится страдать, то, по крайней мере, пусть это будет как следует, а не тяп-ляп! Однако ей очень хотелось на эти свои переживания как-нибудь влиять, регулировать их хоть немножечко, чтобы они не отравляли ей жизнь. Страшное чувство гнетущей тяжести где-то внутри делало невозможным активное участие в жизни и было совершенно невыносимым! Необыкновенные события оказались замечательным лекарством, но очень трудно объяснить все это Шпульке, которая ничего особенного в Богусе не видела и вообще не понимала, как можно переживать такие трагедии на этой почве. Кроме того, преступная афера такого масштаба… мимо нее так просто не пройдешь! Ладно, ее спросили, почему ее это касается…
— А почему тебя касаются чужие дети? — сердито спросила она. — Твои они, что ли? Какое тебе дело, есть у них еда и кров над головой или они валяются под открытым небом без всякой защиты?
Шпулька аж подпрыгнула.
— Так ведь это совершенно другое дело! Дети — живые существа! И вообще, как можно сравнивать?! Из детей вырастут люди!
— Ага. Будущее народа…
— Из брошенных детей вырастет общество дегенератов! — завопила Шпулька.
— А какое тебе дело до общества? — безжалостно спросила Тереска.
Секунду Шпулька не знала, что ответить. Ее это очень даже волновало, но почему?
— Когда эти дети вырастут, мы же еще будем живы, правильно? — сказала она растерянно. — А я не желаю жить в обществе, которое состоит из опустившихся личностей и дегенератов. Особенно под старость.
— А в обществе, которое состоит из мошенников и бандитов, ты жить хочешь?
— Ну хорошо. Но для этого есть милиция…
— А для детей — органы социальной защиты и родители! Кроме того, дети долго растут! А тут — пожалуйста: один вечер, а сколько можно сделать! И мне хочется видеть результаты того, что я делаю, причем сразу, а не через двадцать лет!