Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]

Хмелевская Иоанна

— Эй, ты-ы-ы! — вдруг провыл Януш над головой. — Ты тут?

— Нет, меня тут нет! — завопила Тереска в ответ. — Дрова сами колются! А что?!

— За тобой милиция пришла! Иди скорее! Меньше пожизненного тебе не дадут!!

— Придурок! — буркнула Тереска. Она оставила на чурбачке полено, которое как раз собиралась колоть, и пошла наверх, неся в руках свой страшный палаческий топор. Заинтригованная Шпулька полезла наверх за ней следом.

В прихожей их ждал Кшиштоф Цегна, который уклончиво отвечал на вопросы Кемпиньских.

— О, как хорошо,

что вы обе тут, — сказал он с облегчением при виде Шпульки. — Идем со мной, нужно, чтобы вы дали показания и опознали людей. По снимкам.

— Деточка моя, не могла бы ты оставлять это страшное орудие там, где колешь дрова? — кротко спросил пан Кемпиньский. — Ты обязательно должна носить его с собой?

Тереска посмотрела на топор и покосилась на родителей. Кшиштоф Цегна, сам того не зная, подложил ей… ну может, не целую свинью, но поросеночка уж точно. У нее не было ни малейшего желания посвящать родителей в тайны своей следственной деятельности. Сразу начались бы комментарии, запреты и различные вопли и сопли, а ей сейчас было совсем не до семьи, и хоть в этой области хотелось спокойствия. Она не знала, что делать, но очень испугалась, что он скажет что-нибудь еще. Им со Шпулькой обеим нужно одеться, а ему на это время надо непременно заткнуть рот…

— Мы сейчас придем, — сказала она поспешно и не долго думая, сунула топор в руки милиционеру. — Пока мы одеваемся, отнесите это в подвал. Папа, дрова кончаются, сделай что-нибудь!

Когда Кшиштофа Цегну милостиво одарили топором, у него и у всех Кемпиньских сперва отнялся язык. Повернувшись спиной к родителям, Тереска заговорщицки подмигнула ему и сделала такую страшную гримасу, что Янушек, который смотрел на нее спереди, даже ахнул от восторга. Кшиштоф Цегна отреагировал совершенно правильно.

— Так точно! — отчеканил он и сделал четкий поворот «налево кругом» к подвальной лестнице.

Пока семья Кемпиньских успела прийти в себя и возразить, пока Кшиштоф Цегна убедил их, что ношение топоров не является позорным, пока он вернулся из подвала, Тереска и Шпулька уже были готовы к выходу. Они вытолкали посетителя из дома, не допуская дальнейших разговоров.

— Янушек, что это все значит? — подозрительно спросила пани Марта.

— Ничего особенного, — хладнокровно ответил Янушек. — Они подружились с этим милиционером, и он на ком-нибудь из них женится, только неизвестно пока на ком. Не знаю, у меня нет времени на разговоры, мне уроки делать надо…

В машине Тереска вытащила из сумочки толстую кипу фотографий и самодовольно вручила ее соратнику.

— При моих родителях, пожалуйста, ничего не говорите, — предупредила она. — Потому как они хуже вашего майора. А здесь пожалуйста — вот вам фотографии машин и этих типов, но мы никак не могли поймать их ни на каком приличном преступлении.

Кшиштоф Цегна снова онемел от неожиданности, но снимки жадно схватил.

— Елки-палки, это же как раз то, что нужно! — оживленно воскликнул он, просмотрев некоторые снимки. — Вы как раз этих типов и должны опознать на фотографиях и дать

подробные показания. Скоро, наверное, конец всей афере, потому что их почти уже поймали. Только одной мелочи не хватает…

— А у вас как дела? — забеспокоилась Тереска. — Как получается?

— Совсем даже неплохо. Кое-что удалось сделать, но мне хотелось бы побольше. Вся проблема в том, что сейчас зима.

— То есть?

— Те места, где вы были, действительно могут служить для укрытия контрабанды. Они, должно быть, прячут все это там, потому что другой возможности мы просто не видим. А если зарыли, то как сейчас все это найти, когда земля промерзла? В садах можно прятать где угодно, потому что садовник вечно копается в земле, и неизвестно, то ли он там что посадил, то ли зарыл. А сейчас это трудно сделать.

— Так зачем же было ждать до зимы? — с осуждением в голосе спросила Шпулька. — Не лучше было найти все это осенью? Мы вам давно уже говорили…

— Да, но никто не верил, потому что никакие следы к садовникам не вели. То есть участие они принимают, но ведь сами контрабанду не возят. И вообще тут многого не понять…

— Им сейчас тоже труднее, — перебила Тереска. — Ведь они, наверное, в мерзлую землю тоже не закапывают. Куда-нибудь еще прячут.

— Ну да, только все-таки пока неизвестно куда.

Обе девочки были очень горды собой и взволнованы ситуацией, когда с интересом просматривали кипы самых разных фотографий. В отделении, кроме участкового, их ждали еще два симпатичных человека, перед которыми Кшиштоф Цегна упорно пытался вытягиваться по стойке «смирно». Одним из них был майор с птичьим лицом.

На снимках среди множества чужих людей оказалось и несколько знакомых.

— Вот этот, низенький, чернявый и лохматый, он ездит в «фиате», — не колеблясь сказала Тереска, а Шпулька, соглашаясь, кивала головой. — А-а-а, вот и тот, с ухом, из «опеля». О! И тот из «мерседеса», «Наполеон под Москвой»!

— Ой! — воскликнула Шпулька, и в голосе ее прозвучало изумление, смешанное с ужасом. — Это же тот сумасшедший! Тьфу, еще приснится! О, а этот что тут делает?

На одной из фотографий был запечатлен похожий на гориллу молодой человек из Тарчина.

— А этого вы тоже знаете? — поинтересовался майор.

Шпулька кивнула.

— Эго самый благородный человек под солнцем, — сказала она убежденно. — Не понимаю, что он делает тут, в этой коллекции преступников. Наверное, это потерпевший?

Майор переглянулся со своим товарищем, потом они оба посмотрели на участкового, а потом на Шпульку.

— Самый благородный, говорите?.. А простите, не будете ли вы так любезны, чтобы нам объяснить, в чем выражается его благородство?

С величайшим энтузиазмом Шпулька еще раз описала подробности каторжной работы по сбору саженцев от населения, причем на этот раз головой в знак согласия кивала Тереска. Работники милиции слушали их с невероятным вниманием. Участковый и Кшиштоф Цегна, которые знали про всю эту историю гораздо раньше, предусмотрительно молчали.