Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
Шрифт:
– А сам ты как думаешь?
– спросил Клим; он не хотел говорить о политике и старался догадаться, почему Марина, перечисляя знакомых, не упомянула о Лидии?
– Как думаю я?
– переспросил Дронов, налил вина, выпил, быстро вытер губы платком, и все признаки радости исчезли с его плоского лица; исподлобья глядя на Клима, он жевал губами и делал глотательные движения горлом, как будто его тошнило. Самгин воспользовался паузой.
– Все-таки: что же такое - эта? Зотова?
– А... зачем она тебе?
Клим сказал, что приехал он по делу своего доверителя с
– Угу, - отозвался Дронов.
– Нашел время судиться доверитель твой! Чокнемся!
Сладостно прикрыв глаза, Дронов высосал вино и вздохнул:
– Зотова? Красива, богата, говорят - умна и якобы недоступна вожделениям плоти, пользуется в городе почетом, а в общем - темная баба! Муж у нее, говорят, был каким-то доморощенным философом, сектантом и ростовщиком, разорил кого-то вдребезги, тот - застрелился. Ты про нее Лидию опроси, - сказал он, пожимаясь, точно ему стало холодно.
– Она Лидию, наверно, обирает. Лидия ведь богата - у-у! Я у нее денег просил на издательство, - мечта моя - книги издавать! Согласилась, обещала, но эта, Зотова, видимо, запретила ей. Ну - чорт с ними! Денег я достану. Нет, ты мне скажи: будет у нас конституция?
– Будет, - обещал Самгин, не глядя на него.
– Так...
Дронов приподнялся, подогнул под себя ногу, сел на нее и несколько секунд присматривался к лицу Самгина, покусывая губы, играя цепочкой часов; потом - опросил:
– А тебе она - нужна? Конституция?
– Странный вопрос.
– Нет, - серьезно?
– Шаг вперед, - нехотя сказал Самгин, пожимая плечами.
– И - далеко вперед?
– назойливо добивался Дронов. Клим, разливая вино по стаканам, ответил не сразу:
– Увидим.
– Осторожно сказано, - вздохнул Дронов.
– А я, брат, что-то не верю в благополучие. Россия - страна не-бла-го-по-лу-чная, - произнес он, напомнив тургеневского Пигасова.
– Насквозь неблагополучная. И правят в ней не Романовы, а Карамазовы. Бесы правят. "Закружились бесы разны".
"Пьянеет", - отметил Самгин.
Лицо Дронова расплылось, он сопел, трепетали ноздря, уши налились кровью и вспухли.
– Томилина помнишь? Вещий человек. Приезжал сюда читать лекцию "Идеал, действительность и "Бесы" Достоевского". Был единодушно освистан. А в Туле или в Орле его даже бить хотели. Ты что гримасничаешь?
– Голова болит.
– Бек или мек?
– Я перестал заниматься политикой.
Ответ Самгина или равнодушие ответа как будто отрезвили Дронова, - он вынул золотые часы и, глядя на них, сказал очень просто и трезво:
– Да, ты - не из тех рыб, которые ловятся на блесну! Я - тоже не из них. Томилин, разумеется, каталог книг, которые никто не читает, н самодовольный идиот. Пророчествует - со страха, как вое пророки. Ну и - к черту его!
Раскачивая часы на цепочке и задумчиво глядя в лицо Самгина, он продолжал:
– Однако - в какой струе плыть? Вот мой вопрос, откровенно говоря. Никому, брат, не верю я. И тебе не верю. Политикой ты занимаешься, - все люди в очках занимаются политикой. И, затем, ты адвокат, а каждый адвокат метит в Гамбетты и Жюль Фавры.
– Это остроумно, - сказал Самгин,
Дронов встал, посмотрел на свои ноги в гамашах.
– Вижу, что ты к беседе по душам не расположен, - проговорил он, усмехаясь.
– А у меня времени нет растрясти тебя. Разумеется, я - понимаю: конспирация! Третьего дня Инокова встретил на улице, окликнул даже его, но он меня не узнал будто бы. Н-да. Между нами - полковника-то Васильева он ухлопал, - факт! Ну, что ж, - прощай, Клим Иванович! Успеха! Успехов желаю.
Казалось, что Дронов не ушел, а расплылся в воздухе серым, жирненьким дымом.
"Маленький негодяй хочет быть большим, но чего-то боится", - решил Самгин, толкнув коленом стул, на котором сидел Дронов, и стал тщательно одеваться, собираясь к Марине.
"Она тоже говорила о страхе жизни", - вспомнил он, шагая под серебряным солнцем. Город, украшенный за ночь снегом, был удивительно чист и необыкновенно, ласково скучен.
Магазин Мариаы был наполнен блеском еще более ослепительным, как Суд-то всю церковную утварь усердно вычистили мелом. Особенно резал глаза Христос, щедро и весело освещенный солнцем, позолоченный, кокетливо распятый на кресте черного мрамора. Марина продавала старику в полушубке золотые нательные крестики, он задумчиво пересыпал их из горсти в горсть, а она говорила ему ласково и внушительно:
– О предметах священных много торговаться - нехорошо!
– Да ведь со мною покупатель-то будет торговаться?
– опросил старик, покачивая головой.
– Ему тоже охота священный-то подешевле купить...
Тем же ласковым тоном, каким она говорила с покупателем, Марина сказала Самгину:
– Проходите, пожалуйста, туда!
Комната за магазином показалась Климу давно и до мельчайших подробностай знакомой. Это было так странно, что лотребовада объяснения, однако Самгин не нашел его.
"Зрительная память у тяеня не так хороша", - -подумал он.
Лепообразвый отрок плотно прикрыл дверь из магазина, - это придало комнате еще более неприятную затаенность. Теплый, духовитый сумрак тоже был неприятен.
"Темная баба.", - вспомнил Клим отзыв Дронова и презрительно ствдумал: "Как муха, на всем оставляет свой грязный след".
Явилась Марина, побрякивая ключами; он тотчас же рассказал ей, зачем пришел, а она, внимательно выслушав его, лениво сказала-:
– Алеша-то Гогин, должно быть, не знает, что арест на деньги наложен был мною по просьбе Кутузова. Ладно, это я устрою, а ты мне поможешь, - к своему адвокату я не хочу обращаться с этим делом. Ты - что же, - в одной линии со Степаном?
– Не совсем, - сказал Самгин.
– Помогаю чем могу.
– Сочувствуешь, - сказала она, как бы написав слово крупным почерком, и объяснила его сама себе: - Сочувствовать - значит чувствовать наполовину. Чайку выпьем?
Она пощупала бок самовара, ткнула пальцем в кнопку звонка и, когда в дверь заглянул отрок, сказала:
– Подогрей, Мишка!
Затем снова обратилась к Самгину:
– Около какой же правды греешься? Марксист все-таки?
– Экономическое его учение принимаю...