Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
Шрифт:
– Не боишься жить на окраине одна?
– Какая же здесь окраина? Рядом - институт благородных девиц, дальше на горе - военные склады, там часовые стоят. Да и я - не одна, - дворник, горничная, кухарка. Во флигеле - серебряники, двое братьев, один - женатый, жена и служит горничной мне. А вот в женском смысле - одна, - неожиданно и очень просто добавила Марина.
– Скучно?
– спросил Самгин, не взглянув на нее.
– Нет еще. Многие - сватаются, так как мы - дама с капиталом и де без прочих достоинств. Вот что сватаются - скушно! А вообще - живу ничего! Читаю. Английский
– Почему именно в Англии?
Она усмехнулась, блеснули крупные, плотно составленные зубы, и в глазах появилась юмористические искорки.
– А видишь ли, супруг мой дважды был там, пять лет с лишком прожил и очень интересно рассказывал про англичан. У меня так сложилось, что это самый смешной, наивный и доверчивый народ. Блаватской поверили и Анне Безант, а вот князь Петр Кропоткин, Рюрикович, и Ницше, Фридрих - не удивили британцев, хотя у нас Фридриха Даже после Достоевского пророком сочли. И ученые их, Крукс, примерно, Оливер Лодж - да разве только эти двое?
– проживут атеистами лет шестьдесят и - в бога поверуют. Хотя тут, наверное, привычка к порядку действует, а уж где - больше порядка, чем у бога в церкви? Верно?
– Странно ты шутишь, - сказал Самгин, раздосадованный, но и любуясь невольно ее кокетством, начитанностью.
– Почему - странно?
– тотчас откликнулась она, подняв брови.
– Да я и не шучу, это у меня стиль такой, приучилась говорить о премудростях просто, как о домашних делах. Меня очень серьезно занимают люди, которые искали-искали свободы духа и вот будто - нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надмирная пустота какая-то. Пустота, и - нет в ней никакой иной точки опоры для человека, кроме его вымысла.
– Разве ты... я думал, что ты - верующая, - сказал Самгин, недоверчиво взглянув на лицо ее, в потемневшие глаза, - она продолжала, легко соединяя слова:
– Печально, когда человек сосредоточивается на плотском своем существе и на разуме, отметая или угнетая дух свой, начало вселенское. Аристотель в "Политике" сказал, что человек вне общества - или бог или зверь. Богоподобных людей - не встречала, а зверье среди них - мелкие грызуны или же барсуки, которые защищают вонью жизнь свою и нору.
По легкости, с которой ода говорила, Самгин догадывался, что она часто говорит такие речи, и почувствовал в ее словах нечто, заставившее его подозрительно насторожиться.
– Ты много читаешь?
– спросил он.
– Я много читаю, - ответила она и широко улыбнулась, янтарные зрачки разгорелись ярче - Но я с Аристотелем, так же как и с Марксом, - не согласна: давления общества на разум и бытия на сознание - не отрицаю, но дух мой - не ограничен, дух - сила не земная, а - космическая, скажем.
Говорила она спокойно и не как проповедница, а дружеским тоном человека, который считает себя опытнее слушателя, но не заинтересован, чтоб слушатель соглашался с ним. Черты ее красивого, но несколько тяжелого лица стали тоньше, отчетливее.
– Наши Аристотели из газет и журналов, маленькие деспоты и насильники, почти обоготворяют общество, требуя, чтоб я безоговорочно признала его право власти надо мной, - слышал Самгин.
Это было давно знакомо
"Говорить она любит и умеет", - подумал он, когда она замолчала и, вытянув ноги, сложила руки на высокой груди. Он тоже помолчал, соображая:
"Что же она сказала? В сущности - ничего оригинального".
И спросил:
– Что ты понимаешь под словом "дух"?
– Этого не объяснить тому, в ком он еще не ожил, - сказала она, опустив веки.
– А - оживет, так уж не потребуется объяснений.
Он не успел спросить ее еще о чем-то, - Марина снова заговорила:
– Ты знаешь, что Лидия Варавка здесь живет? Нет? Она ведь - помнишь? в Петербурге, у тетки моей жила, мы с нею на доклады философского общества хаживали, там архиереи и попы литераторов цезарепапизму обучали, - было такое религиозно-юмористическое общество. Там я с моим супругом, Михаилом Степановичем, познакомилась...
Впервые она назвала имя своего мужа и снова стала провинциальной купчихой.
– Ну - и что же Лидия?
– спросил Самгин.
– Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то - дядя мужа ее. Заезжала я к ней, лежит, нездорова, устала.
Марина взяла рюмку портвейна, отхлебнула и, позванивая по стеклу ногтями, продолжала:
– Неплохой человек она, но - разбита и дребезжит вся. Тоскливо живет и, от тоски, занимается религиозно-нравственным воспитанием народа, кружок организовала. Надувают ее. Ей бы замуж надо. Рассказала мне, в печальный час, о романе с тобой.
– Представляю, как она рассказала, - пробормотал Самгин.
– Очень хорошо, - ты ошибаешься, - строговато возразила Марина. Трогательный роман, и без виноватых. Никто не виноват, кроме вашей молодости, - это она хорошо понимает.
– Странно, что ни у нее, ни у тебя детей нет, - неожиданно для себя и вызывающе проговорил Самгин. Марина тотчас же добавила:
– И у тебя нет.
Помолчали. Затем она спросила:
– А не кажется тебе, Клим Иванович, что дети - наибольше чужие люди родителям своим?
О Лидии она говорила без признаков сочувствия к ней, так же безучастно произнесла и фразу о детях, а эта фраза требовала какого-то чувства: удивления, печали, иронии.
– Вот - соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то кричат отцам - не так, всё - не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну - это политика! А декаденты? Это уж - быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат: не в таких домах живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети - церковники...