Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Шрифт:
– Через тридцать лет Пращев с женой, дочерью и женихом ее сидели ночью в саду своем. Залаяла собака, бросилась в кусты. Пращев - за нею и видит: стоит в кустах Середа, отдавая ему честь. "Что, Середа, настал день смерти моей?"-"Так точно, ваше благородие!"
– Вот это - дисциплина!
– восхищенно сказал Юрин, но иронический возглас его не прервал настойчивого течения рассказа:
– Пращев исповедался, причастился, сделал все распоряжения, а утром к его ногам бросилась жена повара, его крепостная, за нею гнался [повар] с ножом в руках. Он вонзил нож не в жену, а в живот Пращева,
– Страшно жить, Тося!
– вскричал Юрин.
– Страшно - слушать, а жить... жить-то не страшно, - ответила она, начиная убирать чайную посуду со стола.
В гостиной Ногайцев громко, тоскливо жаловался:
– Это не игра, а - уголовщина. Предательство. Дронов - хохотал, а рыжая дама захлебывалась звонким смехом, и сокрушенно мычала Орехова.
– Вы, господин Юрин, все иронизируете, - заговорил Краснов, передвигая Тосе вымытые чашки.
– Я, видимо, кажусь вам идиотом...
– Диагноз приблизительно верный.
– Вот видите, вам уже хочется оскорбить меня...
– Тем, что я считаю ваше самоопределение правильным?
– спросил Юрин.
– Ага, вы уже отняли слово приблизительно! Самгин поморщился, думая:
"Кажется, начнут ругаться".
И действительно, Краснов заговорил голосом повышенным и шипящим, как бы втягивая воздух сквозь зубы.
– Вам, человеку опасно, неизлечимо больному, следовало бы...
– Умереть, - докончил Юрин.
– Я и умру, подождите немножко. Но моя болезнь и смерть - мое личное дело, сугубо, узко личное, и никому оно вреда не принесет. А вот вы - вредное... лицо. Как вспомнишь, что вы - профессор, отравляете молодежь, фабрикуя из нее попов...
– Юрин подумал и сказал просительно, с юмором:- Очень хочется, чтоб вы померли раньше меня, сегодня бы! Сейчас...
– Убейте, - предложил Краснов, медленно, как бы с трудом выпрямив шею, подняв лицо. Голубовато блеснули узкие глазки.
– Сил нет, - ответил Юрин.
Держа в руках самовар, Тося сказала негромко:
– Вы - что? С ума сошли? Прошу прекратить эти... шуточки. Тебе, Женя, вредно сердиться, вина пьешь ты много. Да и куришь.
Самгин, поправив очки, взглянул на нее удивленно, он не ожидал, что эта женщина способна говорить таким грубо властным тоном. Еще более удивительно было, что ее послушали, Краснов даже попросил:
– Извините...
– Лучше помогите-ка мне стол накрыть, ужинать пора. Картежники, вы скоро?
Поставив самовар на столик рядом с буфетом, раскладывая салфетки, она обратилась к Самгину:
– Одни играют в карты, другие словами, а вы - молчите, точно иностранец. А лицо у вас - обыкновенное, и человек вы, должно быть, сухой, горячий, упрямый- да?
– Не знаю. Я еще не познал самого себя, - неожиданно произнес Самгин, и ему показалось, что он сказал правду.
– Точно иностранец, - повторила Тося.
– Бывало, в кондитерской у нас кофе пьют, болтают, смеются, а где-нибудь в уголке сидит англичанин и всех презирает.
– Я далек от этого, - сказал Клим, а она сказала:
– Вот уж не люблю англичан! Такие... индюки!
– И крикнула в гостиную:
– Картежники, вы - скоро?
Картежники явились, разделенные на обрадованных
– Истина буддизма в аксиоме: всякое существование есть страдание, но в страдание оно обращается благодаря желанию. Непрерывный рост страданий благодаря росту желаний и, наконец, смерть - убеждают человека в иллюзорности его стремления достигнуть личного блага.
– Нет, уж о смерти, пожалуйста, не надо, - строго заявила Тося, Дронов поддержал ее:
– Я - тоже против. К чорту!
– Женя правильно сказал: смерть-личное дело каждого.
– Однако, хотя и личное, - начал было Ногайцев, но, когда Тося уставила на него свои темные глаза, он изменил тон и быстро заговорил:
– А, знаете, ходит слух, что у эсеров не все благополучно.
– В головах?
– спросил Юрин.
– В партии, в центре, - объяснил Дронов, видимо не поняв иронии вопроса или не желая понять.
– Слух этот - не молод.
– Будто бы последние аресты-результат провокации...
Краснов сообщил, что в Петербург явился царицынский бунтовщик иеромонах Илиодор, вызванный Распутиным, и что Вырубова представила иеромонаха царице.
– Дела домашние, семейные дела, - сказал Ногайцев, а Дронов - сострил:
– Монах для дамы - вкуснее копченого сига...
– Ох, Ванечка, - вздохнула Тося.
Следя, как питается Краснов, как быстро и уверенно его гибкие руки находят лучшие куски пищи, Самгин подумал:
"Этот всегда будет сыт".
Встряхнув кудрями, звонко заговорила рыженькая дама.
– Ужасно много событий в нашей стране!
– начала она, вздыхая, выкатив синеватые, круглые глаза, и лицо ее от этого сделалось еще более кукольным.
– Всегда так было, и - я не знаю: когда это кончится? Всё события, события, и обо всем интеллигентный человек должен думать. Крестьянские и студенческие бунты, террор, японская война, террор, восстание во флоте, снова террор, 9 Января, революция, Государственная дума, и все-таки террор! В конце концов-страшно выйти на улицу. Я совершенно теряюсь! Чем же это кончится?
Юрин, усмехаясь, прошептал Тосе что-то, она, погрозив ему пальцем, сказала:
– Не нужно! Не шали.
Все молчали. Самгин подумал, что эта женщина говорит иронически, но присмотрелся к ее лицу и увидал, что на глазах ее слезы и губы вздрагивают.
"Напилась", - решил он, а рыженькая продолжала, еще более тревожно и протестующе:
– Во Франции, в Англии интеллигенция может не заниматься политикой, если она не хочет этого, а мы- должны! Каждый из нас обязан думать обо всем, что делается в стране. Почему - обязан?