Жизнь Ленина. Том 2
Шрифт:
В 1922 году конфликт между грузинскими «неза-висимцами», желавшими определенного самоуправления в рамках Союза, и Орджоникидзе, правившим по московскому мандату Сталина, достиг высшей точки. В пылу спора здоровенный Орджоникидзе ударил маленького, кругленького «Буду» Мдивани, одного из вождей коммунистов — «независимцев». Ленин, услыхав об этом, рассвирепел: коммунистический руководитель поднял руку на товарища! Взволновали его и националистические настроения, которые этот инцидент пробудил. Поэтому 25 ноября Политбюро отправило комиссию во главе с Феликсом («Золотое сердце») Дзержинским для расследования «грузинского вопроса». Рыкова, отдыхавшего в то время на Северном Кавказе, Ленин попросил помочь Дзержинскому1. Действия, предпринятые против Орджоникидзе, отражают
Ему стало хуже. Утром 25 ноября он был болен и пришел в кабинет только на несколько минут. Позже он продиктовал три письма по телефону из своей квартиры. Мария Ильинична приказала секретарям не беспокоить его В 6 часов вечера Ленин вернулся к себе в кабинет и в течение часа разговаривал с Цюрупой. После разговора Ленин попросил секретарей переслать Цюрупе все дела; бывшие у него в двух папках на столе, а статьи о концессии Уркарта передать Чичерину. Затем, в течение недели Ленин изредка заходил в кабинет, разговаривал по телефону, просматривал протоколы заседаний Политбюро, принимал Цюрупу, Молотова и некоторых других сотрудников, но, в общем, был относительно бездеятелен. 2 декабря утром у Ленина был врач, посоветовавший ему «в два месяца раз или даже два на несколько дней уезжать на отдых»457 458.
Государственный деятель должен уметь заниматься большими делами, не забывая и о маленьких, Ленин это умел делать. Он написал молодому немецкому коммунисту Вилли Мюнценбергу, секретарю Межраб-пома, о значении международной рабочей помощи жертвам голода в России и о необходимости оказывать давление на иностранные правительства, чтобы они признали Советскую Россию459. Два дня спустя, 4 декабря, Ленин составил «Заметки по вопросу о задачах нашей делегации в Гааге», которые по точности и непримиримости боевого духа напоминают его писания в самые лучшие годы. Амстердамский Интернационал профсоюзов созвал в Гааге конгресс «в целях борьбы с опасностью мировой войны». Москва отправил в Гаагу сильную делегацию, в которую входили Радек, Кол-лонтай, Ротштейн и др. «Я думаю,— писал им Ленин,— что самой большой трудностью является преодоление того предрассудка, что этот вопрос простой, ясный и сравнительно легкий». Лозунг реформистов: «Ответим на войну стачкой или революцией,— отмечал далее Ленин, возражая реформистам так: — Надо объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается, и как беспомощна обычная организация рабочих, хотя и называющая себя революционной, перед лицом действительно надвигающейся войны... «защита отечества» становится неизбежным вопросом, который громадное большинство трудящихся будет неизбежно решать в пользу своей буржуазии».
Чтобы бороться с войной, писал Ленин, необходимо «сохранение и образование нелегальной организации». «Бойкот войны — глупая фраза. Коммунисты должны идти на любую реакционную войну». Нельзя стоять в стороне. Надо распространять пропаганду и призывать к мятежу. Даже коммунисты не понимают, в чем их долг, «...мне помнится, что есть целый ряд заявлений наших коммунистических депутатов, как в парламенте, так и в речах вне парламентов, заявлений такого рода, которые содержат в себе чудовищно неправильные и чудовищно легкомысленные вещи насчет борьбы с войной»460.
В тот же день, 7 декабря, Ленин послал свою фотографию с надписью Карлу Штейнмецу, известному специалисту по электротехнике из фирмы «Дженерал Электрик» в Скенектеди. Штейнмец 16 февраля 1922 года обратился к Ленину с пожеланиями успеха и выражениями «восхищения удивительной работой по социальному и промышленному возрождению, которую Россия выполняет при тяжелых условиях». Ответное письмо Ленин написал между 2 и 10 апреля: «Я должен признаться, к стыду моему, что первый раз услышал Ваше имя всего только немного месяцев тому назад от тов. Кржижановского... Он рассказал мне о выдающемся положении, которое Вы заняли среди электротехников всего мира». Далее Ленин писал о
растущем во всех странах мира числе «представителей науки, техники, искусства, которые убеждаются в необходимости замены капитализма иным
су Штейнмецу, являющемуся одним из немногих исключений в объединенном фронте представителей науки и культуры, противопоставляющих себя пролетариату. Я надеюсь, что последующего углубления и расширения бреши, пробитой в этом фронте, не придется долго ждать. Пусть пример русских рабочих и крестьян, держащих свою судьбу в своих руках, послужит поддержкой американскому пролетариату и фермерам. Несмотря на ужасное последствие военной разрухи, мы продолжаем идти вперед, хотя и не обладаем и одной десятой тех огромных ресурсов для экономического строительства новой жизни, которые уже много лет находятся в распоряжении американского народа».
Под этими, написанными рукой неизвестного, словами стоит энергичная подпись самого Ленина: «Москва, 7. XII. 1922. Владимир Ульянов (Ленин)»461 462.
Ленин требовал дисциплины от других и от самого себя, но умерить свой аппетит к работе не мог. Со 2 октября, когда он вернулся в Москву из Горок, оправившись после первого удара, и до 16 декабря он написал 224 письма и записки, принял 171 человека (125 приемов), председательствовал на 32 заседаниях и совещаниях СНК, СТО, Политбюро и комиссий. Этот список далеко не полон, утверждает секретарь Ленина Л. А. Фотиева. Она не упоминает о трех публичных его выступлениях. «7 декабря. Владимир Ильич пришел в кабинет в 10 часов 55 минут утра. В И часов началось заседание Политбюро. В. И. в нем участвовал до 2 часов 20 минут, после чего ушел домой. Вечеррм пришел в кабинет в 5 часов 30 минут, говорил по телефону с И. В. Сталиным и дал ряд поручений секретарю. В 6 часов 15 минут В. И. ушел домой, а затем уехал в Горки, забрав с собою бумаги по текущим делам» *.
В тот же вечер, из Горок, он по телефону продиктовал записку управделами и секретарю СНК: «Все бумаги, присылаемые мне из ЦК, записывать в особой книге самым кратким образом, с тем чтобы запись была бы телеграфным стилем не больше трех строк. Если будет какая-либо неясность или неточность в бумаге (по типу вопросов: чего хотят, сколько просят, на что жалуются, чего добиваются), то за таковую неточность отвечаете вы»463 464.
Он собирался работать в Горках.
После того как Ленин ушел с заседания Политбюро, было принято решение о «разрешении бывшему члену меньшевистского ЦК профессору Н. А. Рожкову проживания в Москве». Ленин узнал об этом на другой день. Вне себя от злости, Ленин дал волю никогда не угасавшей в нем ненависти к меньшевикам и немедленно настрочил записку Зиновьеву и продиктовал письмо Сталину по поводу Рожкова.
Рожков, видный историк, был когда-то большевиком, но, находясь в сибирской ссылке, порвал с Лениным, а в 1917 году присоединился к Временному правительству Керенского. После кронштадтского восстания он оставил партию меньшевиков, решив всецело посвятить себя научной деятельности. В частных разговорах он высказывал надежду на то, что Россия постепенно придет к демократическому социализму. Ленин Рожкову не доверял. «Ни капельки не подозреваю Вас в пристрастии к Рожкову,— писал он Зиновьеву.— Ни капельки! Но по сути дела очень боюсь: он соврет сколько угодно, хотя бы и в печати. Соврет, и мы будем обойдены. Вот чего я боюсь. У них лозунг: ври, уходи из партии, оставайся в России. Вот о чем надо подумать и поговорить»1.