Жизнь Ленина
Шрифт:
7. Бельгия… должна быть эвакуирована и восстановлена…
8. Вся французская территория должна быть очищена, а Эльзас и Лотарингия возвращены Франции.
9. Исправление границ Италии… на основе… национальных границ.
10. Народам Австро-Венгрии… должны быть предоставлена наиболее свободная… возможность автономного развития.
И. Румыния, Сербия и Черногория должны быть эвакуированы…
12. Турецким частям нынешней Оттоманской Империи следует обеспечить прочный суверенитет, а всем нетурецким народам империи —…абсолютно нерушимые условия автономного развития; Дарданеллы должны быть постоянно открыты для свободного прохода торговых судов всех стран под охраной международных гарантий.
13. Независимое
14. Образование всеобщего союза наций…»
Полмиллиона экземпляров речи президента было отпечатано большевиками в немецком переводе для распространения среди немецких военнослужащих. Тысячи плакатов с русским переводом были вывешены на улицах Петрограда и других городов. Речь Вильсона передавалась по советскому радио. С помощью большевиков американская Христианская Ассоциация Молодых Людей распространила миллион экземпляров на русских позициях и еще один, в немецком переводе, на германском Восточном фронте. Полный текст речи Вильсона появился во всех советских газетах{289}.
«Но несмотря на такое широчайшее распространение, — пишет Уилер-Беннетт, — Четырнадцати пунктам це суждено было повлиять на ход Брест-Литовских переговоров». Джордж Ф. Кеннан заключает: «В общем и целом трудно предположить, чтобы дальнейший ход событий в Брест-Литовске был существенно иным, если бы речь о 14 пунктах вообще не была произнесена»{290}. История подтверждает эти суждения. Вопрос заключается в том, не принесла ли эта речь вреда. Шестой пункт Вильсона гласит: «Отношение братских народов к России в ближайшие месяцы будет пробой доброй воли этих народов, понимания с их стороны, что ее нужды могут быть отличны от их собственных интересов, их разумного и бескорыстного сочувствия». Вильсон и Соединенные Штаты не выдержали этой пробы. В ближайшие месяцы Америка предприняла военную интервенцию против советского правительства. На поверку сладкие комплименты Вильсона превратились в горькое разочарование.
Через шестнадцать дней после речи Вильсона о Четырнадцати пунктах Рэймонд Робинс телеграфировал из Петрограда в Америку Вильяму Бойсу Томпсону: «Не могу преувеличить значение немедленного признания большевистского правительства и установления modus vivendi с целью щедрой и доброжелательной помощи. Сиссон одобряет эту телеграмму и советует показать ее Крилю»{291}.
Четырнадцать пунктов привели Робинса в возбуждение. Он не мог и мечтать о большей победе в своем крестовом походе за дружеское отношение Америки к советской России. Телеграмма Томпсону показывает, что он ожидал от речи конкретных результатов, в первою очередь, в виде признания Соединенными Штатами большевистского режима. Этому не суждено было случиться.
Робинс, как и Локкарт с Садулем, потерпел неудачу. Весь их энтузиазм, сочетавшийся в Садуле с идеологией (он стал ярым сталинистом), в Робинсе — с приятием революции как преобразования, а в Локкарте — с пониманием и с сильно развитым чувством общественного долга, остался безрезультатным, потому что их целью было вернуть Россию в Мировую войну. Они предлагали большевикам сохранить власть, приняв военную помощь Запада. На это намекается и в речи президента Вильсона. Ленин понимал, однако, что большевикам ставится условие: они должны поддерживать боеспособный фронт против Центральных держав. А это было, на взгляд Ленина, продолжением войны, т. е. смертельной угрозой для революции.
В то время, как Вильсон провозгласил свои Четырнадцать пунктов перед Конгрессом, Лев Троцкий ехал поездом в Брест-Литовск для возобновления переговоров с Четверным союзом. Кризис, наступивший в результате определения немцами своей
Президент Вильсон знал, что его Четырнадцать пунктов не принесли практических результатов. По-видимому, ему стало ясно, что главная Проблема заключается в дипломатическом признании советского режима. Однажды, сидя в Белом Доме, он повернулся в кресле к своей пишущей машинке «Хэммонд» и настрочил письмо государственному секретарю Лансингу:
«20 января 1918 г. Дорогой г-н секретарь! Вот вечно повторяющийся вопрос. Как нам поступить с большевиками? В данном предложении, кажется, есть нечто достойное внимания, и я хотел бы знать ваше мнение о нем. Неизменно ваш, (подписано карандашом) В. В.».
Президент приложил к письму текст депеши, помеченной 14 января, от американского дипломата в Копенгагене, предлагавшего, чтобы одна из союзных держав установила дипломатические отношения с советским правительством «для борьбы с немецкими интригами в России». Ввиду их традиций, их недавнего появления на сцене и «особенно, в свете недавнего послания президента» (Четырнадцати пунктов), Соединенные Штаты «из всех противников Германии наиболее подходят для этой роли»{292}. Америка должна была обратиться к Кремлю от имени союзников.
Это была лишь одна из идей, поступавших непрерывным потоком от государственных служащих и частных лиц, которые желали повлиять на людей, занимавших высокие посты. Она попала на стол президента, что само по себе было успехом, и возбудила его интерес, но затерялась в лабиринте государственных дел. Ничего из нее не вышло. Союзники уже обсуждали военную интервенцию в России. О признании большевиков не могло быть речи.
Запад не предлагал советам ничего. Германия предлагала мир. Какой мир? Это Троцкий должен был узнать в Брест-Литовское.
12. ГЕНЕРАЛЫ И КОМИССАР
В эмиграции Ленин и Троцкий обменивались оскорблениями в обычном стиле зарубежной русской революционной оранжереи. Троцкий как-то назвал Ленина «неразборчивым в средствах», Ленин один раз назвал Троцкого «пустым фразером». В минуту коммунистического кризиса они похоронили свою вражду и вместе двинулись навстречу седьмому ноября 1917 года. После переворота Троцкий получил второй по значению пост: его задачей было скорое заключение мира. В 1918 году, когда новому режиму угрожала внутренняя война, Троцкий принял командование Красной Армией. Раздражительный в дореволюционные годы, когда прилагательное или запятая казались стоящими ссоры и бессонной ночи, Ленин после захвата власти научился прощать. Он все еще мог палить из всех орудий по инакомыслящим; Зиновьева и Каменева он заклеймил именем «штрейкбрехеров» за то, что они сомневались в правильности октябрьской революции. Но он поднял их на высокие места в советской иерархии. Ленин был строгим вождем, не будучи мстительным по отношению к партийным диссидентам. В Европе он с Троцким вдавались в идеологические тонкости. В советском правительстве, несмотря на расхождения, они были партнерами, старшим и младшим, в руководстве революцией.