Жизнь моя
Шрифт:
— Это меня не заботит.
Он остановился и взглянул на нее, лицо его изменилось. Как будто он увидел ее впервые.
Она вздрогнула.
Он покачал головой.
— Я не допущу, чтобы это произошло.
— Ты не сможешь меня остановить.
— Тогда я попрошу, — прорычал он.
— Нет.
— О да. Это одно из преимуществ крестьянской крови, как ты говоришь. У нас нет гордости, видишь, совсем нет гордости. Я прошу тебя, Тацита. Не выходи замуж за этого человека. Даже если ты никогда больше меня не увидишь,
— Я не могу допустить, чтобы они убили тебя! — выпалила она. — Ненавидь меня, если хочешь, презирай меня всю оставшуюся жизнь! Но я не позволю убить тебя!
Он ринулся туда, где они лежали, где до сих пор находился его плащ, смятый после любви, и где ее плащ все еще был свернут как подушка. Кое-как он смог набросить свой плащ на плечи.
— Прости меня. — сказала она в дверях.
— Как я могу простить тебя? Ты разрушила наши жизни!
— У меня не было выбора.
— И ты даже не говоришь — почему!
— Сейчас не время, Гай! — Ее голос дрогнул. — Наше время кончилось.
Она выбежала в темноту.
Глава 13
Ля Бастид, суббота, 24 сентября 1988 г.
— Патрик?
— Антония? Это ты? Который час?
— Семь утра. Извини, я тебя разбудила.
— Я… Господи! Я думал, что проспал! Всю ночь на ногах.
— Я тоже.
— Майлз…
— Он вернулся прошлой ночью, очень поздно.
— Я сейчас приду.
— Нет, нет. Именно поэтому я и звоню.
— Почему? Что-то случилось?
— Ничего. Только то, что я ему ничего еще не сказала.
— Хорошо, я сейчас приду, и мы вместе скажем ему.
— Патрик, послушай. Все очень сложно. Он в ужасном состоянии с тех пор, как вернулся. Действительно в ужасном. Что-то вроде приступа паники. У меня вся ночь ушла на то, чтобы привести его в чувство.
— Господи, но с ним все в порядке?
— Сейчас да.
— А ты как?
— Я — прекрасно, только немного устала… Но на самом деле это было ужасно. Он все время говорил, что умирает. Какой-то момент я думала, что это так.
— Надо было позвонить мне.
— Нет, ты не смог бы ничего сделать. А я знаю, что делать, такое уже случалось. В любом случае сейчас он чувствует себя сносно, но еще спит. Вот в чем дело. Он проспит еще несколько часов, и тогда, если он успокоится…
— Ты ребячишься? Майлз? Успокоится?
— Знаю, это звучит глупо…
— Это звучит как внушение. Мы должны разбудить его и поговорить.
— Это не внушение Ты бы не стал говорить так, если бы видел его прошлой ночью. Он был так беззащитен… Я чувствовала себя преступницей.
— Антония, что ты говоришь!
— Все, что я хочу сказать, мы должны подождать еще немного. Хотя бы пару часов, пока он не проснется и не почувствует себя лучше. Пожалуйста, Патрик,
— Эй-эй, извини. Я не хотел орать на тебя, Антония. Ты еще здесь?
— Извини, извини, я просто немного устала.
— Дай себе время. Я не хочу давить на тебя. Если ты считаешь, что лучше подождать, давай ждать.
— Спасибо.
— Как ты думаешь, он еще долго проспит?
— Думаю, до полудня.
— До полудня. Гм… Так, а что ты собираешься делать до этого?
— Не знаю. Работать на раскопе, наверное. Звучит смешно, но…
— Надо чем-то заполнить время. Да, я тоже пойду на раскоп. Увидимся там.
Как только Майлз проснулся, еще не открывая глаза, он знал, что находится в комнате Тони на мельнице. Он мог определить это по скрипу кровати, когда он потягивался, по реву реки в открытом окне, по запаху мятного шампуня, которым она обычно пользовалась, — им пропахла подушка.
Он мог не беспокоиться и открыть глаза прямо сейчас. Господи, как он изнурен. Нет, следует подобрать новое слово для его ощущений. Влекомый потоком… Иссушенный… И опустошенный. Дерьмово опустошенный.
Он повернулся на бок, и под его щекой хрустнул листок. Это была записка: «Ушла на раскопки, вернусь в полдень. Апельсиновый сок и прочее в холодильнике. Съешь что-нибудь. Надеюсь, тебе сегодня лучше. Тони».
Ее роспись тянулась поперек листа, содержа все то о ней, чего у него не было. Элегантная, сильная, прямая и умная.
И добрая. Он никогда раньше не думал об этом, но сейчас знал, что это так. Тони была доброй.
Он повернулся на спину и посмотрел на потолок. Он чувствовал себя таким ничтожным, что больше не мог сдерживать слез. Они стекали по его щекам и заливались в уши, точь-в-точь как когда-то в школе-интернате.
Кем был он, Майлз Себастьен Кантеллоу, по сравнению с Тони? Никем. Даже недостаточно плох, чтобы действительно быть плохим. Его единственный талант — вворачивать штуки, задевая других. Посмотреть на него сейчас — распластан на спине, слабый настолько, что не мог бы даже с членом управиться, а его подруга на слепящем солнце делает эпохальные открытия…
Прошлой ночью она рассказала ему о находке в Серсе, рассказала тихим, мягким голосом, когда он лежал головой на ее коленях, уплывая сознанием, как малыш, убаюканный сказками. Никогда в жизни он не чувствовал вокруг себя такой мир и заботу.
Благодарение Богу — у него есть Тони.
Как обычно, его следующая мысль была о том, что случилось бы, если бы Тони его бросила. Пот выступил у него на лбу. Он потрогал пальцами горло и почувствовал пульс. Слишком частый. Он повернул голову в поисках коричневого бумажного пакета. К его облегчению, Тони оставила его на виду на боковой тумбочке.