Жизнь моя
Шрифт:
Она нашла его там же, где и оставила — под оливой, и прошла мимо, не говоря ни слова.
Несколькими минутами позже он догнал ее. Его лицо было угрюмым и побежденным.
«Получи по заслугам, — подумала она. — И я не буду тебя жалеть». Она чувствовала себя больной и разбитой, ее глаза закрывались от усталости. И она хотела остановить мысли, крутящиеся в голове. Нерисса… Кантарос… «Кассиево дерьмо»… Она спрашивала себя: неужели Патрик думает об этом то же, что и Майлз?
О, но он не думает так, успокаивала она себе устало. Он выдохся.
Но когда они вернулись к джипу, там не было и следа ни Патрика, ни Моджи. Кто-то закрыл новые алюминиевые ворота месье Панабьера, блокировав путь домой. Джип скромно стоял за воротами, готовый к скоростному спуску. Но внушительных размеров замок и цепь препятствовали этому.
«Месье Панабьер, — опустошенно подумала Антония, — баррикадирует свою ферму от предполагаемых захватчиков…»
Теперь ей предстоял долгий жаркий путь к мельнице, с угрюмым Майлзом, который будет ныть всю дорогу. И все еще без кантароса.
Майлз подошел к джипу и яростно толкнул ворота.
— Это последняя долбанная соломинка! Что нам теперь делать?
Антония фыркнула:
— Я думаю, это очевидно: поднимемся вверх и пойдем пешком.
— Ты иди пешком, если хочешь, — огрызнулся он, — а я поеду.
— Неужели? И как ты предлагаешь открыть ворота?
— Я советую тебе сходить в Ле Фиг и хорошенько попросить глупого старого пердуна отдать ключ.
Антония удивленно посмотрела на него:
— Сходить! Это более двух миль! И почему я? Меня бы и не было здесь, если бы не ты. Кроме того, его нет дома — суббота. Он уходит к Мазеранам играть в boules.
— Тогда мы прервем их и попросим ключ.
— Не пойдет.
Его глаза опасно вспыхнули.
— Хорошо, я доеду до этой чертовой фермы. Дай мне ключи от машины.
— Не будь смешным! Это не дорога, а коллекция выбоин! Я не дам тебе крушить джип моего отца только потому…
— Дай мне ключи, ты, маленькая сучка, или я отберу их сам!
— Прекрасно, — пробормотала она, роясь в кармане. Затем она бросила ему ключи, и он поймал их одной рукой.
Антония повернулась и направилась к воротам. Сзади она слышала, как он с трудом завел двигатель, потом рывком пустил джип.
— Не насилуй его, идиот! Ты сломаешь коробку передач!
Он даже не взглянул не нее.
Она наблюдала, как джип, судорожно подергиваясь, едет по дороге к ферме. Чтобы повернуть, Майлз выкрутил руль. Снова взвизгнула коробка передач — он переключился на первую скорость. Она снова крикнула ему, чтобы он шел легче. Майлз завопил в ответ, чтобы она убралась, и нажал на газ.
Но вместо того чтобы идти вперед, джип двинулся назад — к краю ущелья.
Крик замер в ее глотке. Не веря, она наблюдала, как заднее колесо гладко скользнуло по обочине. Взлетели гравий и пыль. И вот колесо зависло над пустотой. Затем зависло и другое.
Майлз поднял голову и встретился с ней глазами.
Его лицо было бледным, очень бледным, и взгляд, которым они обменялись,
Она не могла крикнуть. Ее глотку сжало спазмом. Она слышала скрежет гальки, осыпающейся в ущелье. Она чувствовала горячий ветер, обдувавший лицо. Она увидела контекстные листы, трепещущие в воздухе, там, где был джип. Они были ослепительно белыми и неестественно мирными, когда крутились на ветру. Как белые птицы, взлетающие в оловянное небо.
Где-то сзади нее начала кричать Моджи. Высокий, тонкий, пронизывающий звук заполнял все пространство. Затем появился Патрик. Перепрыгнув через ворота, он схватив ее за плечи так крепко, что причинил ей боль, и крикнул ей, чтобы она оставалась с Моджи. Потом он начал спускаться вниз по козьей тропе — такой крутой, что она крикнула ему вслед остановиться, но он уже ушел.
Далеко внизу раздался мощный раскат грома, потом треск, как при лесном пожаре. Внезапно в небо поднялся черный дым. Густой, жестокий, масляный черный дым. И запах бензина. И всюду — контекстные листы: ослепительно белые и мирные, порхающие, как голуби, над ущельем.
Глава 15
Уилтон Роуд 17, Белгравия. Понедельник, 24 октября 1988 г.
В то утро, когда должно было начаться следствие, Пасморы завтракали раньше обычного. Патрик спустился вниз последним. Он плохо спал. Со времени несчастного случая он всегда плохо спал. И все время чувствовал себя усталым. Усталым, отяжелевшим и заторможенным. Была ли это печаль? Он не чувствовал печали — скорее нереальность. Глубоко укоренившееся чувство, что ничего этого не было.
Моджи, мать и отчим Майлза уже сидели в прекрасной, бело-голубой комнате для завтраков. Когда Патрик вошел, все трое посмотрели на него и улыбнулись. Моджи скользнула со стула и ринулась в кухню, сказать Наде, чтобы она принесла его апельсиновый сок.
— Ты выглядишь довольно-таки чахло, старина, — заметил Джулиан Пасмор. — Опять тебя беспокоят эти ужасные ожоги?
— С этим все в порядке, — ответил Патрик. — Спасибо.
Он занял свое место и правой рукой неловко налил кофе в чашку. В те дни он все делал неловко, но этим утром он чувствовал себя еще хуже чем обычно, поскольку был в костюме и при галстуке. Он не надевал костюм со времени выпускных экзаменов. Он чувствовал себя в нем как в смирительной рубашке.
— Может быть, надо, чтобы доктор Фостер осмотрел вашу руку? — спросила Дебра Пасмор.
Патрик взглянул на нее.
— Нет, все прекрасно, благодарю вас.
— Это не проблема, Я скажу, чтобы Надя записала вас.
Патрик поблагодарил.
Они продолжали завтракать.
Патрик пил кофе и наблюдал, как мать Майлза намазывает маслом тост — в дополнение к двум уже лежавшим на ее тарелке, которые она забыла съесть.
Они с Джулианом обменялись взглядами. Квадратное проницательное лицо Джулиана встревоженно напряглось.