Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
Василий угрюмо молчал.
Между тем дело о подпиленном мосте где-то потихоньку и незаметно продвигалось вперед. Однажды в Суходольское, взрывая густые, горячие клубы пыли, прискакал милиционер.
На пустынной улице рылись в серой пыли курицы. Они ошалело шарахнулись в стороны от всадника. Всадник осадил коня возле правления колхоза, спешился и, обмахиваясь измятым картузом, ловко взошел по ступенькам высокого крыльца.
Счетовод слегка
5
Так в журнальной публикации — сбой в нумерации подглавок.
— Вам председателя?
— Его, — подтвердил милиционер, устало опускаясь на скрипучий стул. — В отсутствии он, что ли?
— Должен скоро навернуться. Минут вроде через десять.
— Ежели не больше, то терпимо, — согласился милиционер и закурил.
Он курил медленно и хозяйственно, а счетовод листал свои книги и ведомости и все украдкой оглядывался на неожиданного гостя и безуспешно тушил в себе жаркое любопытство.
— Срочное, что ли, дело-то? — не выдержал он, отодвигая от себя бумаги.
Милиционер затянулся и раз и другой, и уже потом сухо и кратко ответил:
— Срочное.
Когда Степан Петрович пришел, запыхавшись и отдуваясь от жары, в контору, милиционер уже выкурил толстую самокрутку, а счетовод угрюмо и независимо перелистывал какую-то большую тетрадь и громко щелкал на счетах.
— Надо бы совершенно секретно... — предупредил милиционер председателя. — Где тут у вас можно?
Степан Петрович увел милиционера к себе на квартиру, а счетовод, швырнув от себя тетрадь, оскорбленно фыркнул:
— Государственная тайна!..
Спустя немного времени к председателю на квартиру позвали Василия, завхоза, еще двух-трех коммунаров.
— Вот, — объяснил Степан Петрович, — арестованы некоторые по касательству с мостом и с поджогом. В Сухой Пади и в прочем месте. Поедешь, товарищ Оглоблин, со мною и с товарищем милицейским. На дознание. Как ты тогда искал по этим делам, то можешь указания какие дать и всякое иное.
— Что ж, поеду, — согласился Василий, — какую могу пользу, всегда с полной душой...
— О душе без внимания, — учительно сказал милиционер, — по делу нужно опознать некоторых злоумышленных и контрреволюционных субчиков. А опознать могут, конечно, те, которые знают их, то-есть соседи и бывшие знакомые...
— Может, мне там никто не приходится знакомый, как я опознавать буду? — посомневался Василий. Милиционер успокоил:
— И это к делу касаемо, если не знакомые и окончательно чужие этой местности лица. Значит, ехать надо без промедления времени.
Пока ходили устраивать с лошадьми, милиционер в отсутствия Василия справился о нем у Степана Петровича:
— Мужик надежный? Не трепач?
— Надежный, — уверил его председатель.
Ездили Василий с милиционером и Степаном Петровичем два дня. Потом председатель и Василий вернулись домой и очень скупо рассказали, что
— А рожа у него, — добавлял, рассказывая об этом, Василий, — красная, и борода рыжая, как огонь! Самая кулацкая рожа!
— Что ж, разве на ей напечатано, что она кулацкая? — смеялись слушатели. — Вот у нас у Андрей Васильича личность самая разбойная, а известно, что мужик мухи не обидит!..
Прошло несколько дней, и стали уже забывать о приезде милиционера и об арестованных, но тут заявился, наконец, из города, из больницы Филька. Сияющий радостью, возбужденный возвращением домой, он еле успел поздороваться с матерью и с сестрою и побежал по знакомым местам. Он встретился с трактористом возле машины, которую тот чинил и налаживал, и кинулся осматривать трактор:
— Целый он? Насовсем поправили?
— Целый! Здорово, Филипп Власович. С благополучным возвращеньицем!
Николай Петрович весело шутил с парнишкой, трепля его по плечу. Филька, тщетно стараясь скрыть радость от встречи с трактористом, надувался и говорил по-взрослому:
— Ладно уж... Ну, как тут?..
— Все благополучно, Филипп Власович!— насмешливо и любовно сияя глазами, докладывал Николай Петрович. — Все благополучно. Даже двое арестованы, вроде как будто те самые, которые с мостом гадили...
— Ну-у? — встрепенулся Филька. — Это здорово!
— Пока еще, брат, не установлено, что те самые, но есть подозрение. Главное — один рыжий!
— Ну-у?! — еще сильнее встрепенулся Филька. — Пошто же рыжий?
— А ты знаешь присловье такое: рыжий, красный — человек опасный? Вот от того самого.
Филька наморщил лоб и о чем-то задумался. Но задумчивость его была мимолетной и непрочной. Кругом все было такое родное, везде надо было побывать, со всеми перекинуться парою слов, всем бросить клочок, осколок того нового, что ухватил он в городе, от всех узнать, урвать про здешнее, про то, что случилось в его отсутствие. И он на короткое время позабыл о рыжем, которого арестовали.
Только вечером дома, когда Марья жадно и нетерпеливо расспрашивала его об отце, а Зинаида, насмешливо сверкая зубами, подразнивала его всякими пустяками, он вдруг заинтересованно стал добиваться подробностей арестов: когда это было, да кто такие. Но Марья почти ничего не знала об этом, а Зинаида легонько стукнула братишку по затылку и шутливо прикрикнула:
— Ну, ты, допросчик! Заладил!..
Филька уснул эту первую ночь после возвращения домой крепко: очень уж он намаялся за день. Ночью сон внезапно сошел с него. Он проснулся и стал думать о чем-то назойливом, неотвязном. Он стал что-то припоминать. Ворочаясь и поскребывая пятерней коротко остриженную голову, он привлек внимание матери: