Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

Автор неизвестен

Адаме засунул пальцы глубоко в грудь пациента, его халат был забрызган кровью. Он сообщил мне:

— Ножевое ранение слева от грудины, сердце остановилось в момент доставки, мне пришлось срочно вскрывать грудную клетку.

Правой рукой он продолжал ритмично сжимать сердце больного, наверно, это пустая трата времени.

— Зрачки реагируют, — воскликнул Якобе.

Кровь, насыщенная кислородом, добралась до мозга бедняги, ЭКГ показывала неровный ритм работы желудочков. У нас оставалось мало времени, и я потянулся за перчатками.

…Кто из

врачей не сталкивался с медленно умирающими пациентами? Бред, неясные видения, потеря контроля сфинктера и типичное зловоние в воздухе говорят о начале конца. В итоге происходит маленькое явление, останавливающее жизнь. Милая пожилая женщина после инфаркта миокарда вдруг захотела опорожнить кишечник, и у нее остановилось сердце. Мужчина пошел на поправку после ла-паротомии и вдруг по непонятной причине разволновался, а потом умер от массивной эмболии легочных кровеносных сосудов. У всех есть в памяти такие случаи, я помню лица этих больных очень отчетливо, а вот имена забываются.

У каждого хирурга есть свое небольшое кладбище. Но особенно тяжело вспоминать пациентов, умерших по твоей вине. Я никогда не забуду того мужчину средних лет; кровь из его пищевода лила, как из крана, и он медленно угасал в тот момент, когда ему пытались вставить в пищевод трубку. Теперь-то я знаю, как можно было его спасти. А девочка-подросток на искусственной вентиляции легких с парализованными мышцами… Я тогда был младшим резидентом и практически убил ее, пытаясь неумело выполнить трахеостомию. А еще был русский мужчина с раком желудка; по ошибке я перевязал ему главную артерию, по которой кровь поступает в кишечник, в результате развился некроз всего кишечника. Он был в сознании и наблюдал за мной глазами, в которых был страх. «Он все равно бы умер», — утешал я себя, но мне не становилось легче. А продавец автомобилей… Я повредил ему полую вену, латая трехстворчатый клапан. Кровь текла и текла. Я открывал его три раза, а он все равно умер, бледное тело угасло, и несколько пар глаз смотрели на меня с сочувствием, равнодушием, цинизмом и даже с упреком. Мне хотелось убежать, лечь и закрыть глаза, но за дверями операционной ждала его семья, а я был совсем один.

Ошибки иногда случаются, смертельные исходы бывают, но у меня, слава Богу, это происходило не из-за халатности…

Я отодвинул руку Адамса и подставил указательный палец, чтобы удержать стремительный поток, рвавшийся из сердечной стенки, теперь Адаме зашивал ее под моим пальцем.

— Осторожно, — прошептал я, — Джим, будь осторожней, не задень иглой коронарный сосуд.

Якобе следил за кровью, была нужна кровь первой группы с отрицательным резусом. Рану почти зашили, и пустой орган заполнялся кровью.

Потом случилось невероятное, мужчина очнулся. Его грязные руки не были крепко привязаны, и он начал ощупывать свою грудь. Замасленные грязные пальцы, наверное он был механиком, добрались до мучительной боли, широкая рука проникла в открытую рану и практически обхватила сердце.

— Твою мать! — выкрикнул я в ужасе. — Дайте

емудвадцать миллиграммов морфия, сейчас же!

Пациент-великан зашевелился, сел на операционном столе и внезапно схватился за ретрактор, разводящий ребра, швы начали прорезываться, кровь брызнула мне на очки.

— Держите его! — кричал я.

Все засуетились, но никто не знал, что делать. Черт, даже я работал чисто инстинктивно.

— Пошевеливайтесь! — проорал я маленькой групперезидентов.

Четверо из них подскочили к пациенту. Мы отключили его двойной ударной дозой морфия. Капли пота с моего лба падали прямо на открытое сердце. Я затянул швы, наложил еще несколько стежков и сделал последний узел.

— Все, отвезите его в операционную, нам надо привести его в порядок и закончить операцию, и дайте емуантибиотики, обработайте грязные пальцы.

— Систолическое давление сто, синусоидный ритм, есть реакция зрачков, — сообщил Якобе.

— Отлично, мы спасли ему жизнь, — сказал я, отбросив грязные перчатки.

В зеркале я. заметил кровь на очках и на лбу. Когда-то в детстве я увидел на отцовском белье большое красное пятно.

— Это след от операции, — объяснил он мне, — больной истекал кровью.

Тогда меня поразили слова отца, более того, я познал некое новое чувство. Настоящий мужчина не должен бояться промокнуть от крови своего пациента.

Мне часто приходилось иметь дело с ножевыми ранениями сердца, но впервые в жизни мой пациент хватается за свое сердце грязными руками. Я отправился за Адамсом и Якобсом в операционную. Боже, как же мал промежуток между жизнью и смертью, и как важно успеть спасти чью-то жизнь!

* * *

Через открытую дверь нашей библиотеки я увидел, как Вайнстоун совещается с Чаудри, Бахусом и Раском. Полуденный рассеянный солнечный свет почти ослепил меня, когда я вошел.

— Что случилось? Почему у всех такие серьезные лица?

— Доктора Вайнстоуна пригласили на слушания по делу Сорки, — ответил Раек.

Я сел вместе с ними за стол, хотя председателю явно не хотелось меня видеть.

— С каких это пор на слушания вызывают главу отделения?

— Это исходит не от ОНПМД, — объяснил Чаудри, ставший с недавнего времени правой рукой Вайнстоуна. — На этом настаивают адвокаты Сорки.

— Доктор Вайнстоун, они вас зажарят!

— Возможно, — ответил мне Вайнстоун.

Я понял, что пришло время высказаться, и с азартом взялся копать под него.

— Вы хотите знать, о чем спросят вас адвокаты Сорки? Они скажут: «Доктор Вайнстоун, вы знакомы с Сорки с1994 года, почему вы ждали пять лет, чтобы разоблачитьего? Неужели раньше он все делал правильно? Почемумолчали раньше, если его работа была столь ужасной, каквы заявляете?»

Вайнстоун избегал смотреть на меня.

— Нет проблем, — ответил он. — Я буду настаиватьна тенденции. Когда происходят одно-два осложнения, это нормально, но за годы работы я разглядел в этом тенденцию. Нужно время, чтобы оценить работу хирурга.