Жизнь поэта
Шрифт:
А прохожие - в тусклый драп.
С нами осень крута на расправу:
Ветви наголо - скоро парад.
Его примет зима-старуха...
И отвесно падает снег
На её озимое брюхо
Сквозь зелёные ели прорех.
12. Декабрь
Зима приходит как старуха,
Последним месяцем в году,
И растирая снегом ухо,
Мы с нею не всегда в ладу.
Она худа и еле дышит
Ощипанным
Сопит, на окнах что-то пишет
Своим алмазным коготком.
Её письмо нам непонятно...
***
Холодное лето. Тринадцатый год.
Сидим по квартирам все дни напролёт.
Ну, был бы охотник - сезон не открыт,
Ружьё зависелось в сенях у корыт.
С грибов уж воротит, опять же - запор,
Чего не упомню с младенческих пор.
В лесу межсезонье у ягод - простой!
–
Черника сошла - и хоть падай, хоть стой.
Брусника не зреет: тепла не видать,
А будет ли клюква - не хочется ждать.
Стрижи улетели, махая крылом.
И это - в июле! Ну, просто Содом.
А что будет в августе? Как в "Роковых"?
–
Когда перемёрзла тьма гадов земных.
И сколько обид друг на дружку с тобой,
А злость в непогоду - приятель плохой.
И скучно, и грустно, и хочется выть,
И нет даже мысли собаку купить.
***
Утром глянул сегодня в окно:
Всё одно, всё одно, всё одно,
Гладкошёрстное серое небо,
Разродиться готовая небыль -
Ну, конечно, дождём, а не чем бы -
Будто вовсе на отдыхе не был...
Дождь
Дождик, дождик, барабанщик,
Для мембран моих ушей,
Желобов и бочек банщик
Для лягушек и ужей.
Он приходит в мягких лапках,
Гладит верхнюю листву,
И вдруг шлёпнется, как палка,
В огородную ботву.
А потом настроит звуки,
Пыль дороги решетя,
И со смачным перестуком
Припускает не шутя.
Мы на дне земли поникли,
И весь мир в воде дождя,
Тонем, мокрые до нитки,
Вёдра так и не дождясь.
Мелкой
Бьёт в литавры крыш и луж -
Неужель до самой ночи
Этот шум для наших уш?
Утолив свои печали,
Дождик вдруг стал милостив:
В мягких лапках, как в начале,
Тихо так и мило стих.
***
Распогодило, поманило
На один погожий денёк,
Ветер северный подменило,
Повернув его на восток.
Но стрижи назад не вернулись,
И ненАдолго это тепло,
В городах, значит, небо улиц
Опустеет, лету назло.
Остаются вороны и галки,
Воробьи, и скворцы ещё здесь,
Но стрижиные догонялки
Не для них - хоть из перьев лезь!
Они жмутся к земле, к человеку,
Их кормильцу - возьми его бес!
Ну, а стриж - это стриж, спокон веку
Постоянный житель небес.
Рильке в 1916 году
Не пишется. Опустошённость
во мне и мире человечьих войн.
Мир обезлюдел. Зверем нелюдимым
он смотрит в нас и узнаётся в нас
и смертью насмерть опрокинут
и объяснён бессмысленностью бытия.
Не спится. В сотый раз
обшарены изнанки век.
Ошпарены зрачки
Немым провиденьем грядущих войн.
И в клетке ясного сознанья
Мысль безъязыкая и корчится и снится.
Где в этом веке наизнанку
Найдёшь земное притяженье чувств?
В бессильной красоте самоубийств?
Мне не о чем молчать
И не с кем поделиться,
Что в очагах чужих пристанищ
Мне чудится пожарищ дым.
Где родина? И где чужбина? Где - я?
О красота!
Беспала ты! Давно истлели
Твои творящие персты.
И я тебя спасти не в силах.
Реки Мандельштама
Сколько воды утекло после смерти твоей, Мандельштам!
Сколько новых русел проложено и засыпано старых!
Но где та вода, что струилась между твоими пальцами?
Где реки, которым ты дал свои имена,
Играя роль осведомлённого паяца -
Где твой труп, Осип Мандельштам?
Может быть, ты, как Индус, пеплом в реках
Вынесен мутной водой в океаны?
Может быть, удобрил чернозём частного огорода
Для поспевания помидор и огурцов
На радость худого кошелька возродившегося частника -
Где твой труп, Осип Мандельштам?