Жизнь после смерти
Шрифт:
– Ты не слишком болтливый, – заметила она. – Обычно бывает шквал вопросов.
– Ты же сказала, что все расскажешь. Всему свое время.
Я соврал. Меня терзало бешеное любопытство и на все мне хотелось скорее получить ответ. Каждый вопрос вызывал под собой еще миллион вопросов: а какой он – Бог, а правда ли был Ноев ковчег, а Дарвин все же ошибался в своей теории эволюции, а Адам и Ева правда сожрали то несчастное яблоко, а какая религия в итоге оказалась правой? И где-то в глубине души я понимал, что все эти вопросы ужасно, безбожно (извините за каламбур) глупы и что
Дверь открылась, и из подъезда, спускаясь по ступенькам и придерживаясь левой рукой за перила, вышла женщина лет шестидесяти. В полумраке небольших уличных фонарей мне было тяжело рассмотреть ее детально. Женщина шла прямо на нас и, казалось, даже видела меня и Таарью. Но ведь не может быть такого. Или может?
Таарья тем временем пошла навстречу.
– Аделина Ивановна, здравствуйте! – пропел ее звонкий голос.
Я остолбенел и окончательно запутался в происходящем.
– Ташенька, милая! Здравствуй, хорошая моя! А я ждала-ждала тебя. А потом так и поняла, что работа у тебя. Ну? Что же вы стоите? Проходите, проходите, прошу вас.
Я как загипнотизированный стал подниматься за ними по темной лестнице подъезда сталинского дома.
– Здрасьте, – выдавил я из себя, наконец, когда мы все вошли внутрь квартиры и остановились в коридорчике прихожей.
– Здрасьте-здрасьте! – бодрым голосом протянула Аделина Ивановна, изучая меня взглядом, после чего обратилась к моей маленькой знакомой. – Работа?
– Работа, Аделина Ивановна. Он не особо болтлив, но не обращайте внимания, еще только час прошел. Я к вам потому и задержалась, простите. Познакомьтесь, пожалуйста: Тимофей Мережков, автоавария. Хотя, впрочем, уже не важно ни то, ни другое. Перед вечностью фамилии не нужны.
– А-а-а, – протянула пожилая женщина. – Автоавария, значит. Ташенька, вы проходите, не стесняйтесь, что же вы стоите. Да-да, проходите в гостевую комнату. Тимофей, вы уж извините меня, я бы предложила чаю, но в вашем состоянии сейчас чай не нужен. А я, если позволите, заварю себе. Ножки зябнут, а потом в колено отдает, можете себе представить? Ох! А вот и Наденька.
В дверях полумрачной темно-зеленой гостиной, освещаемой желто-зеленым абажуром, возникла вторая женщина, чуть постарше Аделины Ивановны на вид.
– Добрый вечер, Надежда Ивановна, – колокольчиком прозвенел детский голосок Таарьи.
– Тааренька, вот те раз! Добрый вечер, милая моя девочка! А Аделина ждала тебя и уж думала, ты не придешь сегодня.
– Да как же, Надежда Ивановна, знаете же, что в любую минутку могу сорваться.
– Служба, служба, Тааренька. Служба – дело такое, – ласково заворчала Надежда Ивановна и будто только сейчас заметила меня, влившегося в кресло. – Так у нас гость!
– Добрый вечер, Надежда Ивановна, – поздоровался я и поправил очки, вставая и показывая манеры.
– О как! Защебетал! Защебетал! – зашлась в смехе Аделина Ивановна. – А то представь, Наденька, всего час, как Ташенька его забрала, а он нем, как рыба.
– Это Аделина Ивановна так шутит, – пояснила мне Таарья. – Просто есть некий
– Умный. Умный малый, – подхватила Надежда Ивановна. – Вижу тебя…
– Тимофей.
– Тимофей, – согласилась и улыбнулась ему женщина.
Я смотрел на них и чувствовал какое-то абсолютное тепло этой комнаты. Я был здесь впервые, впервые видел этих бабушек, но чувствовал, будто бы меня здесь ждали всем сердцем и будут ждать всегда. Это что, и есть ощущение Рая?
Разглядывал комнату: вокруг были стены, оклеенные потертыми светлыми обоями, на полу лежал старенький цветастый розоватый ковер с крупным ворсом по периметру, чуть поодаль от нас стоял старинный деревянно-рыжий шкаф и такие же древние полки с книгами. У старенькой дверки интерьер украшало зеркальце с позолотой на рамке. А с другой стороны было главное во всей комнате – большущее и закругленное сверху окно, затейливо обрамленное шторками с двух сторон. Все здесь казалось таким старинным и диковинным, но в то же время уютным и простым. Детские воспоминания рисовали мне картинку бабушкиной квартиры, и я будто бы чувствовал в воздухе ее любовь, запах ее масляных блинов со сметаной и…
«Бабушка! Так, значит, теперь я смогу с ней повидаться!»
Я сидел в потрепанном, но, очевидно, горячо любимом хозяйками розовом кресле. Таарья – рядом со мной на деревянном стульчике, что явно был старше меня, подсунув одну ногу себе под попу. Аделина Ивановна с сестрой устроились на подобном моему креслу диванчике справа от меня. Теплота, уют. Дом.
– Вы здесь живете? Не задумывался о том, где живут души умерших людей.
Надежда Ивановна улыбнулась и покачала головой.
– Мы здесь живем, – подтвердила она. – Как вам у нас, Тимофей, нравится?
Я кивнул. Теперь я более внимательно посмотрел на хозяек квартиры и, наконец, мое сознание указало мне на то, что между ними определенно точно была какая-то разница.
– Позвольте вопрос. А почему вы, Аделина Ивановна, можете пить чай, опираться всем телом на перила, открывать дверь. А вы, Надежда Ивановна, кажется, как и я и как Таарья, можете только едва прикасаться к вещам?
Надежда Ивановна и Аделина Ивановна переглянулись.
– Все верно, любезный мой, все верно говорите: мертвые уже ничего не могут вкусить, ни на что не могут опереться. Все так, мой хороший.
– Так, стало быть, вы не мертвы, Аделина Ивановна?
Таарья рядом со мной непоседливо поменяла ноги местами и поправила свои хвостики. Я будто почувствовал, что она ждала этого вопроса и засияла от того, что я его задал наконец.
– Я не мертва, – подтвердила Аделина Ивановна. – Пока еще живу. Ну надо же, в конце концов, кому-то платить за эту квартиру. Иначе нашу Наденьку, боюсь, выселят!
И все три женщины захохотали, а я хмыкнул за компанию, хотя в очередной раз не очень-то разобрался, что к чему.