Жизнь после Жары
Шрифт:
— Госспади! Накупил-то! — воскликнула она, разгружая на кухне сумки, — Гладиатор отдыхает! Кстати, Гена, тебя надо с Гладиатором познакомить. Вы очень с ним похожи.
— Э, — озадаченно произнёс Гена, — Для чего? Для совместного распития молока?
— А почему нет? Гладиатор тоже молоко любит, — фыркнула Олива, вспомнив, как он пил молоко прямо из пакета.
— Ставьте отваривать морковь, начесночьте кур и садитесь чистить картошку, — распорядился Гена, — Щас я вам в помощь подряжу ещё двух девчонок.
Никки и Олива захлопотали у плиты. Между тем, в дверь позвонили
— Кто-нибудь солил картофан?
— Я солила…
— На какой сковородке?
— Э! Лашкова! — орал кому-то Гена по мобильному телефону, стараясь перекричать гомон поварих, стук ножей и шипение сковородок в кухне, — Лашкова! Ты охамела?..
— Дайте мне кто-нибудь тёрку! Зелени достаточно…
— Переворачивай, переворачивай!.. Да я не тебе! — разрывался Гена между кухней и телефоном, — Лашкова! Я говорю, ты охамела что ли?! Чего?..
— Ген, майонез где?
— Да подожди ты! Яиц для салата «оливье» — шесть, закуска под майонезом — десять… Креветки ещё…
— Ир, куру проверь — может, готова?
— Вилкой, вилкой ткни её!
— Дай мне нож… Да не этот! Этот тупой, тот давай, с чёрной ручкой!
— А где он? Я не знаю…
— Он у меня, я лук чищу!
— Дай на секундочку — тут картошка ещё не дочищена! Можно и после с луком…
— Ай, какой лук сердитый… — всхлипнула Олива, вытирая рукавом глаза и передавая нож.
Олеся, суетящаяся у плиты, неловко подхватила нож, и он упал, выскользнув из её рук, перепачканных подсолнечным маслом.
— О! Мужик придёт, — сказала Ира, нагибаясь за ножом.
Олива высыпала порезанный лук в кастрюлю с салатом и принялась чистить картофель, оставшийся в миске с водой. Она взяла со стола тупой нож, которым резали колбасу, и только надрезала на картофелине кожуру, как вдруг дверь кухни открылась, и вошёл…
— Привет, Даниил, — окликнул Гена, — Мой руки и присоединяйся к работе.
«Даниил!» — понеслось в голове у Оливы. Как он здесь очутился, ничего удивительного в этом не было: Архангельск вообще был сам по себе город чудес. Но удивила её не столько сама встреча с Даниилом на Никкиной кухне, сколько то, что эта встреча, которую Олива столько раз с трепетом представляла себе когда-то, теперь не возымела на неё ровно никакого действия. Ни один мускул не дрогнул на будничном, бесстрастном лице Оливы, несмотря на то, что пришёл тот самый Даниил, в которого она когда-то была страстно и безумно влюблена и которому посвящала стихи. Не оборачиваясь в его сторону, Олива продолжала невозмутимо срезать кожуру с картофелины.
— Здравствуй, — произнёс он за её спиной.
—
Даниил стоял позади Оливы в незнакомой ей красной футболке; густые русые волосы его волнистым чубом падали ему на глаза. Передавая нарезанный картофель в жарку, Олива мельком взглянула на него. Годы сильно изменили его: он резко повзрослел и возмужал, стал шире в плечах; сильная перемена чувствовалась и в его красивом, античном лице. Даниил был и тот, и уже не тот: на месте того странного восемнадцатилетнего мальчишки-шизофреника с полудетской улыбкой, которого Олива оставила прошлой зимой, теперь стоял взрослый красивый мужчина со спокойным и слегка грустным взглядом зелёных глаз.
— Тут не развернёшься, — заметил, наконец, Гена, — В большой комнате разобран стол, так что кто с салатами, перебирайтесь туда.
Олива рада была убраться из душной и тесной кухни на свежий воздух. Подхватив с собой миску с огурцами и разделочную доску, она вышла из кухни. Следом за ней, неся в руках стопку тарелок, помидоры и майонез, двинулся Даниил.
…Они сидели рядом и резали овощи, укладывая их колёсиками на тарелках и поливая майонезом. Бывшие возлюбленные, такие близкие и чужие друг другу одновременно, делали общее дело молча, не глядя друг на друга. Лишь однажды, когда Олива, ссыпав нарезанные колёсиками помидоры в тарелку, закашлялась сильнее обыкновенного, Даниил взглянул на её тощие лопатки, просвечивающие сквозь синтетический сарафан.
— Болеешь? — участливо спросил он.
— Да, — коротко отвечала она.
— Это плохо… — задумчиво произнёс он, внимательно глядя на неё своими большими грустными глазами.
Олива молча протянула Даниилу миску с очищенными огурцами и тот так же молча, кончив их шинковать, положил в рот Оливе попку от огурца.
Глава 43
— Ну, начнём! — объявил Гена, сидя во главе стола, когда все гости, шумя и толкаясь, заняли свои места за большим столом, — Киря, тост!
Кирилл, высокий русоволосый парень с развитой нижней челюстью, встал и поднял свой стакан.
— Ну, Геныч, — провозгласил он, — Чего бы тебе пожелать в твой день рождения… Пожелаю тебе оставаться всегда таким же клёвым и весёлым чуваком, и чтоб вокруг тебя всегда было полно друзей.
— Настоящих друзей, — уточнил другой, с тёмными волосами и в чёрной толстовке, — Их может быть совсем немного.
Кирилл поставил стакан на стол.
— Нельзя ли яснее? — процедил он сквозь зубы.
— Да уж куда яснее, — с внешним спокойствием отвечал тот.
Обстановка за столом накалялась. Никки нервно ёрзала на стуле. Все остальные оставили еду и вопросительно посмотрели в сторону конфликта.
— Нет, подожди, — Кирилл привстал со своего места, — Ты на что намекаешь?..
— О Господи! — вздохнула Олива, ожидая, что за столом вот-вот разразится скандал с последующим за ним мордобитием.
— Ничего, — подмигнул ей Гена, — Кстати, Серёга! — крикнул он через весь стол, — Э, Серый! Москвич! Глухой, что ли?