Жизнь после Жары
Шрифт:
Даниил оставил Ярпена и пошёл на кухню. Олива молча наложила ему пельменей в тарелку и так же молча достала вилку и положила перед ним.
— А сметана?
— Сметаны нет. Майонез в холодильнике, — сухо сказала она.
Даниил молча съел пельмени и положил голову Оливе на колени. Она не шелохнулась и молча продолжала сидеть, не сгоняя его со своих колен, но и не трогая руками его волосы, как любила делать это когда-то, будучи ещё влюблённою в него.
— Ты всё ещё в обиде на меня? — спросил её Даниил.
— Нет, —
— Я спас тебя, а ты меня спасла сегодня на Медозере, — ответил он, — Так что мы квиты.
Несколько секунд прошло молча.
— О чём ты думаешь? — нарушил молчание Даниил.
— Сам знаешь...
— Так ты скажи.
— Я думала о нём, почему он поступил так со мною...
Свет был выключен. В кухне Никки сидела Олива, на коленях у неё лежала голова Даниила. И Олива изливала ему душу, она говорила о Салтыкове ему, тому, кого любила когда-то больше жизни и которого потом так же горячо ненавидела.
— Знаешь, может, он был послан мне, ведь я многое поняла на самом деле... И я уже давно не держу на тебя зла... То зло, которое причинил мне он, не сравнится ни с чем...
— А может, он и не виноват, — сказал Даниил.
— Как же не виноват...
— Может, он хотел сам себя убедить в том, что он способен любить по-настоящему. Но не смог...
— Может, и так...
А за окном безмолвно стояла белая ночь.
Глава 48
Белая ночь безмолвно стояла за окном. В квартире было тихо. Стрелки на часах, слабо чернеющиеся в отблеске светлых сумерек, показывали четверть второго.
— Век бы так пролежал у тебя на коленях, — сказал Даниил, — Но надо бы спать уже. Пойду, душ приму…
— Иди.
Он нехотя встал и отправился в ванную. Олива подумала и, вспомнив, что Ярпен сегодня вечером так и не поужинал, пошла к нему в спальню.
Ярпен лежал у себя в кровати, но не спал. Облокотившись на подушку, он писал что-то ручкой в своём блокноте и задумчиво смотрел перед собой, шевеля губами.
— Струна гитары лопнула натужно…
Сердясь, отброшу инструмент, такой ненужный…
И в сердце зазвучит по-новому струна…
Тебя я вижу... Выходи, моя весна…
— Не спишь? — спросила Олива, садясь к нему на постель, — Вирши сочиняешь?
— Пытаюсь, — застенчиво улыбнулся Ярпен.
— Покажи, — попросила она, заглядывая к нему в блокнот.
— Нравится? — осторожно спросил он.
— Очень…
— Тогда возьми их себе… на память…
— Ты даришь мне эти стихи? — Олива была растрогана.
— Если они тебе нравятся… — Ярпен опустил глаза.
— Спасибо, — она вырвала листок из блокнота и спрятала его за ворот ночнушки, — Пойдём на кухню, я тебе пельменей наложу. Чаю попьём…
Ярпен встал с постели и попытался пройти, как почувствовал,
— Ты чего хромаешь? Ноги натёр? — спросила Олива.
— Да…
— Погоди, я лейкопластырь поищу.
Олива порылась у себя в сумке и, вытащив оттуда несколько пластырей, протянула Ярпену.
— Спасибо, — поблагодарил он, — Ты очень хорошая…
— Да ладно тебе, — отшутилась она, ставя перед ним тарелку с пельменями, — Ешь быстрее, а то они и так уже почти остыли.
Ярпен положил на стол вилку и, не отрываясь, смотрел на Оливу.
— У тебя потрясающие волосы, — тихо произнёс он, — Ты как львица…
Почувствовав, что разговор пошёл не в том направлении, Олива сухо спросила Ярпена, почему он расстался с Региной.
— Видишь ли, — вздохнув, ответил он, — Я думал, что я в неё влюблён. Вернее, сам себе пытался это внушить. Но не смог…
— А зачем же надо было себе это внушать? — строго спросила Олива.
— С Региной мы познакомились на форуме, — сказал он, — У неё был очень тяжёлый период в жизни, умерли родители. Она несколько раз вскрывала себе вены. И я подумал, что смогу чем-то помочь ей. Так мы начали с ней встречаться…
— Но полюбить по-настоящему ты её не смог, — сказала Олива, — Выходит, ты был с ней только из жалости…
— Выходит, что так, — ответил Ярпен, — Но я пытался полюбить её. Не знаю, что это, может быть, леность души, но не было у меня этого чувства… Регина не виновата, она прекрасный человек, виноват только я один, что не смог полюбить её по-настоящему, и у меня не хватило мужества вовремя признать это.
— Значит, выходит, что ты ей оказал медвежью услугу, — сделала вывод Олива, — Встречаться с человеком из жалости, не из любви, но из желания только помочь — всё равно, что нищему подавать. Жалость унижает — я тебе это говорю, потому что знаю на собственном примере. Думаешь, человек тебе за это будет благодарен?
— Может быть, в чём-то ты и права… — помолчав, сказал Ярпен, — Но не мог я допустить того, чтобы человек сам себя ценить перестал.
— Знаешь, я считаю, что уж коли ты начал принимать участие в чужой судьбе, то участвуй в ней до конца, или же не участвуй вообще, — сказала Олива, — Зачем же надо было начинать с ней встречаться, чтобы потом бросить её?
— Я не бросал её, — ответил Ярпен, — Она ушла от меня сама.
— Не все женщины уходят для того, чтобы уйти. Многие уходят для того, чтобы их вернули…
— Может быть. Но я не стал её удерживать, — сказал он, — Главное, что это было её решение. Слава Богу, теперь у Регины всё хорошо, она нашла себе молодого человека, и я искренне рад за неё…
— Всё равно я этого не в силах понять, — Олива пожала плечами, — Завязывать кратковременные отношения с человеком, а потом просто взять и сплавить его, как бревно по волнам. Я считаю, если не умеешь любить — незачем и встречаться.