Жизнь с турбонаддувом

Каминский Валерий

Пятьдесят лет спустя я оказался в Астане – нынешней столице Казахстана, построенной на месте бывшего Акмолинска – Целинограда. Назарбаев ее сделал столицей, поскольку опасался, что некогда российскую территорию на севере Казахстана придется вернуть. Раньше это были чисто русские земли, которые населяли казаки, а теперь казахи. И вот я, будучи вице-президентом Казахстанского Агромашхолдинга, приехал в Министерство промышленности Казахстана. Поднялся на тринадцатый этаж Дома правительства, нового высотного здания, и в ожидании приема министра разговорился с его помощником. Спросил, что было раньше на этом месте. Оказалось, аэродром, тот самый, с которого полвека назад мы с Мишей отправляли в Москву Гарика Тайца и с которого я начал свой краткий, но незабываемый полет над целинными землями Северного Казахстана.

Кафедра двигателей

Фильм о МАДИ так и остался единственным нашим кинопроектом. После того как мы едва не завалили учебу, нашу киностудию закрыли, нельзя было так пренебрегать учебой.

Когда я вылез из «хвостов» и даже получил стипендию, понял, что

надо все-таки и учиться тоже. Мог ли я тогда предположить, что киностудия сыграет судьбоносную роль в моей профессиональной жизни, весьма далекой от киноискусства. Весь второй курс я более или менее старательно занимался, но по-настоящему серьезная учеба началась на третьем курсе. В МАДИ была мощнейшая кафедра теплотехники и двигателей, которой руководил патриарх двигателестроения членкор Академии наук СССР Николай Романович Брилинг, легендарная личность, он в свое время организовывал НАМИ и НАТИ. Как уже я упоминал, профессура в нашем институте собралась чрезвычайно сильная, среди наших преподавателей были авторы многих учебников, по которым учились и до сей поры учатся студенты. Н. Р. Брилинга мы застали уже в преклонном возрасте, кафедрой фактически руководил его заместитель, тоже в своем роде выдающийся человек Макс Самойлович Ховах, ученый, педагог, организатор. Он проводил институтские конференции, привлекал студентов к научным работам, стимулировал интерес к исследованиям. Мне было это интересно и я пошел к нему на кафедру. Он дал мне тему: «Исследование состава отработавших газов дизеля». Сейчас все знают, насколько это важно, а тогда вопросами экологии никто особо не интересовался, но уже сознавали необходимость выяснить, что происходит на выхлопе дизельного двигателя. Макс Самойлович считал это направление важным и перспективным, но решил поручить его студентам. Это было самое начало входа в экологию, хотя само слово еще не произносилось. Я занимался отбором проб газов на стенде, затем анализом их состава, замерял дымность с помощью примитивных дымомеров, промышленных приборов еще не было, приходилось все изобретать самим. Было очень интересно, и первый доклад на студенческой научной конференции я сделал на эту тему. Мой дебют оказался неудачным, поскольку я не имел опыта в составлении научных докладов, и уже тогда сознавал, что это воспринималось как детский лепет, хотя сама работа была серьезной. Мне не удалось представить ее должным образом, чему, быть может, помешали мои амбиции и отсутствие серьезного руководителя. Словом, я считаю, что опозорился на этой конференции. Но интерес к двигателям и к работе на кафедре не утратил.

Вскоре мне пришлось еще раз пожалеть о своем легкомысленном отношении к учебе на первом и втором курсах, когда получил «тройку» по математике, и она мне аукнулась, едва не став препятствием в дальнейшей исследовательской работе. Ховах пробил в министерстве для кафедры специальность «Исследование и испытание двигателей внутреннего сгорания». Основной специальностью у нас была «Эксплуатация автомобильного транспорта», а он организовал специализацию по испытанию и исследованию двигателей внутреннего сгорания и стал набирать туда лучших студентов с потока, у которых были отметки по математике, физике и химии не ниже четверки. У меня по математике был трояк из-за увлечений. Мне времени хватало на все, и на драмкружок, на гимнастику, «ЗАК», киностудию, был членом комитета комсомола института, но случился такой прокол. Ховах набрал 25 человек, а меня не взял. Я считал, что это несправедливо, что я тоже должен быть в этой группе, и пошел «качать права» в деканат. Заместитель декана механического факультета Владимир Митрофанович Архангельский, тоже был с кафедры двигателей, сказал, что Макс Самойлович возьмет меня при одном условии, если я сдам программу двигателистов и автомобилистов. И мне пришлось на третьем курсе весь первый семестр учиться по двум программам – эксплуатационников и двигателистов. Сдал все, и Ховаху ничего не оставалось, как взять меня к себе в группу двадцать шестым. Только мое упорство и наглость помогли достичь заветной цели. И, начиная со второго семестра третьего курса, я уже по праву учился полностью вместе с двигателистами. Туда я так стремился еще и потому, что с самого начала третьего курса все ребята прикрепились к каким-то темам, одна из которых называлась «Применение скоростной кинофотосъемки при исследовании процессов сгорания в бомбе постоянного объема». Именно мое пристрастие к кино заставило проявить настойчивость. Может, глупость, но так исторически сложилось. Попал я в лабораторию двигателей АН СССР, занимавшуюся этой темой под руководством старшего научного сотрудника Юрия Борисовича Свиридова. Младшим научным сотрудником был у него Евгений Васильевич Шатров, а меня взяли «шестеркой», поскольку я был третьекурсник. Но это было замечательно!

Что такое бомба постоянного объема? Сосуд, который выдерживал высокие давления и куда подавался воздух под давлением, впрыскивалось топливо, происходило воспламенение, сгорание, и все эти процессы фиксировались различными датчиками, в том числе и на кинопленку. «Бомба» имела две прозрачные стенки из высокопрочного стекла, позволявших наблюдать за всем, что происходит внутри. Скоростная кинофотосъемка давала возможность рассмотреть этот процесс в замедленном виде. 50–60 тысяч кадров/сек. (диапазон скоростей до 105–107 кадр/сек). При просмотре скорость переводили на 25 кадров/сек, изображение шло медленно, что позволяло посчитать время, которое уходит на процесс воспламенения, сжатия. Съемка осуществлялась специальной камерой. Это было необычайно интересно, давало возможность все видеть, узнавать много нового, мы с большим энтузиазмом занимались всем этим.

Бомба

постоянного объема для исследования процессов воспламенения и горения

Как я уже сказал, проводились все эти исследования в лаборатории АН СССР, в Институте двигателей, директором которого был Борис Сергеевич Стечкин. Там же в это время работал Александр Александрович Микулин, как и Стечкин, племянник отца русской авиации – Николая Егоровича Жуковского.

Три года я занимался вместе с моими руководителями изучением процессов воспламенения и горения в этой бомбе и проектировал системы этой установки, в том числе механизм единичного впрыска топлива. На эту тему был мой дипломный проект, который я делал уже под руководством Алексея Николаевича Воинова, профессора, также приглашенного Максом Самойловичем Ховахом на кафедру. А. Н. Воинов – крупный ученый, очень многое сделал по изучению процессов воспламенения и горения в Институте химической физики Академии наук СССР, где он работал у лауреата Нобелевской премии, академика Николая Николаевича Семенова. Получилось, что через киностудию, занятия в которой поначалу меня здорово отвлекали от учебы, я обрел специальность, профессионально состоялся. Быть может, это случайные совпадения, но они стали для меня судьбоносными.

В Академии наук была действительно настоящая академическая наука и интересная работа не только потому, что ею занимались энтузиасты, буквально горевшие работой. Было необходимо влезть в процессы кинетики, химии, изучить многое другое. В итоге все выходило на высокий научный уровень, этими процессами сгорания занимались в Институте химической физики АН СССР. Затем подключился профессор Генрих Абрамович Соколик, математик из лаборатории магнетизма АН СССР, – занимался математическими методами квантовой механики. Многие ученые подключались к этой работе. От фундаментальных исследований можно было переходить к реальной практике. Не просто посмотрели, как что сгорает, но делили это на разные зоны – предпламенные и другие. Это можно было не только посчитать, перевести в цифры – задержка воспламенения, распространения пламени, но еще и визуально наблюдать, надо было модернизировать установку. Вот этим я занимался.

Не думаю, что Стечкин на меня обратил внимание во время моей работы у него. Но, тем не менее, на защите моего диплома он был единственным, кто буквально засыпал меня вопросами, потому что в тех процессах сгорания никто особо не разбирался, а у меня был диплом «Проектирование механизма единичного впрыска для бомбы постоянного объема». Там обязательно требовалось, помимо исследовательской, наличие конструкторской части, и у меня она была. Помню, Борис Сергеевич меня спросил, как я считал болты на этой бомбе. Он очень положительно отозвался о моей дипломной работе. Впоследствии жизнь еще раз соединила меня с этим великим ученым и интереснейшим человеком, но об этом я расскажу отдельно.

А тогда мне приходилось дважды, а то и трижды в неделю ездить в лабораторию на Краснопролетарскую улицу, что параллельно Новослободской, выкраивая время после учебы. Это, разумеется, не оплачивалось. В наше время слово «оплата» вообще не употреблялось. Главное, что было интересно, необходимо – серьезная научная работа на серьезном уровне, а не самодеятельном, как я занимался анализом газа в МАДИ. Я попал в круг подлинных ученых, которые вели настоящие исследования, приобщился к научной деятельности, увидел все ее стороны и особенности. Это было познавательно для меня как для студента и полезно для самих ученых, которым были необходимы дополнительные руки, и я им помогал, жадно впитывая знания и опыт. У меня была возможность погрузиться в плодотворную профессиональную среду, чего теперь студенты практически лишены.

Тогда делалось так, как должно быть. И я до сих пор считаю кафедру теплотехники и двигателей МАДИ, созданную трудами и заботами, прежде всего Макса Самойловича Ховаха, образцом такого университетского образовательно-исследовательского подразделения, в котором, помимо великолепной профессорско-преподавательской команды, была уникальная исследовательская лаборатория. Проблемная лаборатория транспортных двигателей – ПЛТД была создана в МАДИ на базе исследовательского оборудования, приобретенного Академией наук СССР после войны в Германии для Института двигателей АН СССР, из тематики которого по решению академиков внезапно исключили поршневые двигатели. Здание лаборатории по решению ректора Леонида Леонидовича Афанасьева было построено буквально за несколько месяцев, а штат укомплектовали не только сотрудниками кафедры, но и специалистами из института двигателей Академии наук. В том числе на работу в ПЛТД пришел Евгений Кирович Корси, который в свое время заказывал все это оборудование за границей, и мои непосредственные руководители Юрий Борисович Свиридов и Евгений Васильевич Шатров. Пришел на кафедру и профессор Иван Васильевич Астахов из НИИД – Научно-исследовательского института двигателей АН СССР и многие другие известные двигателисты.

Мой друг детства и студенчества профессор Игорь Владимирович Алексеев. Апрель 2008 года

В лаборатории продолжились серьезные исследования по теории и практике поршневых двигателей внутреннего сгорания, как на одноцилиндровых и безмоторных установках, типа нашей бомбы, так и на развернутых автомобильных и тракторных двигателях. Во всех этих работах активное участие принимали студенты как в рамках учебного процесса, так и по программам студенческого научно-исследовательского творчества. В результате из студентов-двигателистов уже первых выпусков выросли серьезные ученые и преподаватели, а также специалисты, внесшие большой вклад в отечественное двигателестроение в НИИД, НАМИ, НАТИ, на ЗИЛе, КамАЗе, ЯМЗ, ВАЗе и на других заводах.