Жизнь в родной земле
Шрифт:
Вообще в последнее время в очередях и людской толпе можно было слышать довольно смелые реплики. Особенно смело себя ведут женщины и в особенности те, которые находятся в положении. О-о!.. те себе много иногда позволяют, ругают всех и вся все равно, как беспризорники.
Как я вам уже говорил, часто мне приходилось в интимном кругу спорить и вести политический разговор со своими приятелями-коммунистами. Как всеобщее интересное явление могу констатировать, что жена каждого коммуниста была в политическом споре всегда оппонентом своего мужа; в подобных спорах жены коммунистов всегда были на моей стороне. Были всегда более острыми и резкими оппонентами, нежели я.
Помню лишь одно исключение.
Делала себе карьеру не по дням, а по часам. За активность послали ее на какую-то должность в Москву. Но там не долго пробыла. Вскоре снова появилась на наших Азовских горизонтах, но уже как подмоченная курица. Как позже я выяснил — выгнали ее и из партийных рядов. Причиной сему финалу послужило довольно свободное отношение коммунистки Васильченко к половой жизни. Даже коммунисты, которые на этот вопрос человеческой жизни смотрят очень радикально, ужаснулись над повседневной половой жизнью своей сочленки.
— Скажите, пожалуйста, не приходилось ли вам вести интимный разговор с каким либо казаком. Ведь вам приходилось много времени работать с ними вместе, как вы говорили, в колхозах и т. д., — прерываю.
— Работать с ними я, конечно, часто и долго работал. Подобные разговоры, как правило, обыкновенно ведутся при выпивке. Выпивал я и с казаками. Но разговоры почти всегда вели на невинные темы. Невозможно было свести их на политический разговор. Как только, бывало, начну говорить о чем либо политическом — на тему дня, мои собутыльник прерывал: «Э-э, да брось ты это, Андреич», и начинал петь «чому я не сокил, чому не летаю»… Или же: «Эх! Андреич, перестань… жизнь наша — ве-се-лая… отчего у людей нет крыльев… Эх-ма! Ну, выпьем, дружок… за наше прошлое и за… бу-ду-щее»…
На большую интимность не удавалось мне вызвать казака. Не удивляйтесь этому. Больше всего мне пришлось соприкоснуться с казаками, когда я работал в колхозе в Кагальнике. А как вам уже известно, в то время я был председателем профессионального рабочего союза. Иначе говоря, был я тогда своего рода тоже советской шишкой.
Ясно, — люди меня просто остерегались, ибо всем было известно, что подобную должность мог занимать только ставленник коммунистов.
— Во время бегства к вам казаков с Кубани, не случалось ли вам встречаться с казаками станицы Уманской? — прерываю собеседника.
— Нет. Не приходилось.
— А станицы Пролетарской? — продолжаю.
— Станицы Пролетарской — да.
Однажды является ко мне рабочий средних лет. Просит, чтобы я ему помог устроиться в колхоз. Вижу — парень толковый. Расспрашиваю. Он мне откровенно сказал, что он казак и что его раскулачили. Больно ему было смотреть, как чужие пользуются его добром, решил потому податься в свет. Документов, конечно; никаких. Пришлось смастерить.
В колхоз он попал. Парень был работящий и понимающий в хозяйстве. Со временем был выдвинут, так сказать, на управляющего, т. е. он фактически вел хозяйственную часть колхоза. Выписал свою жену с двумя детишками и еще 12 казачьих семейств, которые тоже были приняты, с моей помощью, в колхоз, кроме одного старого-престарого казака. Было ему лет 80. Был бел, как лунь. Тоже был в Пролетарской раскулачен. В Кагальник пригнал он двенадцать овец, которые как-то удалось ему скрыть от раскулачивания. Но бедный старик, как говорится, попал из огня да в полымя: здесь его окончательно раскулачили — забрали его овец, а самого, как престарелого, в колхоз не приняли. Вероятно, несчастный старик так где-нибудь под забором и помер от голода. Лично никак не мог ему
Через год после прихода этих казаков в Кагальник, в управление села был прислан коммунист Ипатов; как оказалось потом Ипатов, был уроженцем-иногородним станицы Пролетарской. Ипатов, конечно, узнал своих станичников. Начал вести расследование: как это могло случиться, что кулаки да попали, вдруг, в пролетарии. Почва подо мною начала накаляться. Вам уже известно, что лично я дал «драпу» потом в Симферополь. Казаки тоже скрылись. Неизвестно куда. Больше с ними не встречался, Хорошие были ребята.
Примечание автора. Как природный кубанский казак станицы Уманской, (была, если не ошибаюсь в 1929 году переименована большевиками в Пролетарскую), естественно чрезмерно хотел что либо узнать и услышать о родной станице и братьях казаках своей станицы, там пребывающих. Потому умышленно я завел речь о казаках станицы Уманской. Как видит читатель, подсоветский человек даже не знает старого названия станицы. Позже, когда я своему собеседнику открыл кто я, он мне более пространно рассказывал о казаках станицы Уманской. Назвал фамилии казаков, с которыми ему пришлось столкнуться. По понятным причинам не передаю все. Самое существенное выпускаю. Выпускаю и фамилии, даже иногда и коммунистов. Мой собеседник утверждает, что не все коммунисты там, на самом деле коммунисты.
— Казаки, по моему, сейчас там поют те же песни, что и до большевиков. Казаки с Кубани, которые работали в колхозах в Кагальнике, особенно любили петь песню:
Выпрягайте, хлопци, коней Та лягайте опочивать, А я пiду в сад зеленый, В сад крыныченьку копать. Копав, копав я крыныченьку, Тай докопав я до воды, Утром рано, раненько Прыйшла дивчененка по воду. Просив, просив я у ней ведерце, Вона його не дала, Давав, давав я и колечко — Вона його не взяла…В колхозе моя жена всегда распевала вместе с казачками эту песню. Прекрасная мелодия. На что я, которому слон наступил на ухо, и то научился петь эту песню. В том же колхозе первый раз я услышал от казаков «Ты, Кубань, ты наша Родина», которую тайком распевали казаки, иногда — «А вжеж лiт двiстi» и много, много других красивых песен пришлось тогда услышать.
На торжествах казаков в Ростове, сильное на мен, впечатление произвели своими песнями донские казаки. Ужасно залихватские песни; население в восторге, что называется, на стенку лезло. Что пели, не знаю. Но были при том всякие бубны, побрякушки. Очень красиво это у них выходило. Притом, песням конца было.
Невеселая колхозная жизнь в летнее время как-то легче проходила.
Вечером колхозники идут с работ домой всегда с песнями. Незабываемое на меня впечатление производили песни колхозниц-казачек. Ежедневно я слушал эти песни с истинным удовольствием и хотелось без конца их слушать. Гвоздем «репертуара» казачек были песни:
Скакал казак через долины, Через кавказские вершины…или же:
Наш гордый казак Врагу не сдается…