Жизнь в стиле С
Шрифт:
В вагоне Надин открыла книгу, попыталась читать.
— Я пойду к Травкину, — объявила Ольга. — Мне с тобой скучно.
Спустя час Надин заглянула в соседнее купе. Ребята играли в карты, чему-то весело смеялись. Через три часа, проснувшись от странного беспокойства, она обнаружила, что племянница исчезла. Оля вышла от Травкина. и…словно испарилась.
Стараясь не паниковать, Надин, стояла в коридоре вагона, смотрела пустыми глазами в тьму за окном, отгоняла страшные мысли. Сбежать Ольга не могла, поезд двигался без остановок. Прыгать
— Не волнуйтесь, Надежда Антоновна, она вернется, — В голосе Пети звучало сожаление.
Грохнула железная дверь, соединяющая вагоны, в сумрачном тамбуре показались два силуэта. Мужчина, высокий, широкоплечий, привлек к себе тонкую женскую фигуру, прижал к груди, запрокинув голову, впился в губы.
Поглощенные друг другом, Оля и Снегирев не заметили присутствия посторонних. Не обратили внимания на удивленную Надин и смущенного Травкина. Последний, правда, быстро ретировался в свое купе.
Надин не отрывая взгляда, наблюдала, как московский адвокат шарил по Олиной спине большими ладонями. Впрочем, назвать спиной эти места можно было весьма условно. Да и «шарить» было не совсем то слово, которым определялись действия Валерия Николаевича. Стиснув, что есть силы, круглый Ольгин задок, он прижимал ее живот к своим, без сомнения возбужденным чреслам и потихоньку комкал длинную юбку.
Прощание понемногу превращалось в любовную прелюдию. Пора было вмешаться.
— Оля, — позвала Надин и сделала шаг по направлению к тамбуру. — Я с ума схожу. Разве можно так?! И вам, Валерий Николаевич, должно быть стыдно.
Снегирев стремительно покраснел и отпустил Ольгу. Та юркнула за широкую спину и из укрытия нагло заявила:
— Мне все можно… теперь.
— Что значит теперь? — взвилась Надин.
Снегирев смущенно объявил:
— Простите, Надежда Антоновна, но Оленька — моя супруга. Мы вчера обвенчались.
— Тайно? О, Господи? — Надин представила, реакцию Павла и ужаснулась.
— Так получилось, — промяукала Оля.
— Я понимаю, что поступил не правильно, но обстоятельства оказались сильнее меня, — адвокат начал оправдываться.
Обстоятельства, победившие Снегирева, торопливо застегивали перламутровые пуговки на лифе платья.
— Я понимаю, Павел Павлович вправе сердиться на нас. Он вправе лишить Оленьку наследства. Меня это не останавливает.
— Меня тоже, — не преминула вставить «пять копеек» племянница.
— Моя семья ни в чем, ни будет нуждаться. Я сумею обеспечить Ольгу, можете не беспокоиться.
— Что ж теперь беспокоиться, — Надин устало побрела по коридору. Услышала за спиной торопливый перестук Ольгиных каблучков.
— Не сердись на меня, — девчонка была само благодушие. — Зато я больше не думаю о терроре. Как ты и хотела.
Паша, узнав новости, только покачал головой. Он тоже устал от потрясений.
— Прошу ко мне, — отстранив дочь, норовившую проскочить вслед за Снегиревым в кабинет, Матвеев
— Ничего не слышно, — растерянный взгляд призывал тетку в сообщницы.
Надин, не отвечая, отправилась в свою комнату.
«Паша хоть вздохнет свободно. Олька затравила его совсем. Он уже боится оставаться с ней один на один», — вились в голове злые мысли. При всей любви к племяннице, терпеть глупые выходки было уже невыносимо.
Недолгий отдых прервало появление мужа:
— Он сказал, что ты написала ему письмо, с предложением приехать и продолжить отношения с Ольгой. Это правда?
— Да, — пришлось сознаться.
— Он сразу сорвался из Москвы, снял квартиру по соседству с особняком Люборецкого и тайно встречался с Ольгой каждый день.
— Я хотела отвлечь ее от террора.
— Тебе это удалось. Она, беременна.
Не одно, так другое! Тяжкий вздох Надин слился с не менее тяжким вздохом Матвеева.
— Я, наверное, тоже.
— Что ты тоже? Ты тоже встречалась с адвокатом? — Супруг не забывал о ревности, невзирая на свалившиеся новости.
Надин прильнула к Павлу, обхватила за крепкую шею, пожаловалась:
— Наверное, я тоже беременна. Меня тошнит и постоянно хочется спать. Задержка пока совсем маленькая, но грудь набухла. Пока рано радоваться, надо подождать.
Ждать не пришлось. Через час ситуация разъяснилась. Надин легла в, приготовленную горничной, ванну, закрыла в изнеможении глаза и то ли задремала, то ли размечталась. Мысли уплыли в туманную рябь, тело укутала теплая нега, на душе, впервые за долгое время, воцарился покой.
«Господи, как хорошо… — вырываясь из пут беспамятства, Надин открыла глаза. Вода в ванне была красной. — Господи, какой ужас…» — Она вскочила, с отвращением уставилась на струящуюся по ногам кровь. Внизу живота пульсировала боль, выталкивая с каждым толчком потоки красной влаги и беловатых слизистых ошметков.
— Господи, — застонала Надин и резким движением рванула пробку, закрывавшую сток в ванной.
Крупицы, так и не рожденной жизни и уже свершившейся смерти, растворенные в воде, весело булькая, понеслись прочь. Сухими глазами Надин смотрела, как исчезает то, что могло стать ее ребенком. Слез не было. Не было жалости к себе. Была пустота. И яростная готовность действовать.
Через три дня пришло письмо от Люборецкого. «Милая Надюша, — невзирая на недуг и возраст почерк у Прохора Львовича остался таким аккуратным, почти каллиграфическим. — Я, старый и больной, но и на смертном ложе, и в агонии, был и останусь разведчиком. Потому трудов разгадать вашу загадку мне не составило. Петр Травкин и есть знаменитый Аноним, статейками которого зачитывается страна. Не ошибусь, и указав источники его информации. Это вы снабжаете парня материалами, а стало быть, нарываетесь на неприятности. Ваши приятели эсеры — шутить не любят и за излишнюю болтливость обычно наказывают.