Жизнь в трех лицах

Tober Mori

— Скажите, — нарушила я затянувшееся молчание, — я хочу завтра навестить приют, но боюсь ехать туда одна. Может, вы посоветуете, к кому можно обратиться?

— Зачем вам в приют, дора, мало приключений? — опять неприкрытая насмешка.

— Может, я хочу оставить наследство бедным сироткам, — неловко пошутила, смущенная изменившимся отношением со стороны мужчины.

Неожиданно мои слова оказали эффект разорвавшейся бомбы!

— Как, и вы тоже?! — вскричал следователь, резко наклоняясь вперед, — Какая удача! Если вы позволите,

мне нужно взять на исследование вашу кровь, опросить работников, вам нужно вспомнить все необычные встречи за последнее время!

Скорей бы вернуться домой, тоскливо подумала я, глядя на взбудораженного мужчину. Там верная Ханна и сильный Арвель, они спасут меня от этого сумасшедшего…

Арвель… как только перед мысленным взором возникло лицо юноши, настроение резко поползло вверх. Мы с Ханной задумали две небольшие проделки, и я надеялась уже сегодня получить первые результаты. Губы сами собой растянулись в предвкушающей улыбке. Как там, интересно, поживает староста? И готовы ли к представлению мои чудесные горничные?

Глава 12

Сокрушительная сила припудренных скороговорок

С первыми лучами раннего летнего солнышка жизнь в деревне забурлила повседневными заботами и делами. Староста важно шел по улицам, высокомерно оглядывал работающих мужиков и баб, сально улыбался красивым девкам и то и дело грозил кулаком нахальным мальчишкам. Жизнь снова стала приятной и понятной, целиком подчиненной его слову и указу. Колдовство новой хозяйки оказалось слабым и кратковременным, ведь ни ночью, ни утром не случилось ничего неприятного.

Умаявшись на солнышке, староста вернулся домой. Усевшись на лавку под яблоней, он некоторое время наблюдал, как женка с помощницей развешивают на веревках белье. По двору, перемешиваясь с запахом навоза и скошенной травы, плыл аромат свежеиспеченного хлеба. Старший сынок, гордость и надежа, дома отсутствовал, наверное, вместе с дружками свою удаль молодецкую показывал да по чужим дворам втихую проказничал. А что? Нужно лучше за хозяйством своим следить, вместо того, чтобы языками чесать. Пусть благодарят за такую науку и впредь внимательней будут! Ишь, распоясались все…

Староста стукнул кулаком по столу и потребовал себе простокваши да хлебца румяного. Не зря ж женка утром квашню ставила и печь растапливала, вон, какой запах стоит, аж слюнки текут!

Вскоре перед ним появилась запотевшая кружка с чуть желтоватой холодной простоквашей, а рядом на вышитой салфетке разлеглась, хвастаясь золотистой корочкой, горячая краюха. Эх, хорошо! Смачно хлопнув супругу чуть ниже талии, он отправил ее дальше заниматься делами, а сам сделал большой глоток, сразу ополовинив немаленькую посудину.

Простокваша была хороша! Но что это такое темное и странное показалось из глубин напитка? Что это такое, с двумя выпученными глазами, большим открытым ртом и лысой бородавчатой кожей. Мертвым взором на него смотрела

отвратительная коричневато-зеленая жаба, символ темного колдовства и непрошенных перемен.

Чувствуя, как выпитая простокваша поднимается из желудка обратно к горлу, староста трясущимися руками схватил хлеб и жадно откусил кусок, пытаясь унять бунтующий желудок, но тут же взревел раненым медведем, отплевываясь и задыхаясь, ничего не видя из-за выступивших слез.

— Кто… кто… кто положил в тесто столько соли? — прохрипел он, яростно потрясая кулаками и надвигаясь на замерших в испуге женщин. — Отравить меня решили, дуры?! И жабу подсунули, а ведь я не-на-ви-жу этих мерзких тварей!

С большим трудом старостовой жене удалось успокоить своего взбесившегося мужа и отправить в дом отдохнуть от потрясений. Взбив перины и услужливо стянув с благоверного башмаки, женщина облегченно вздохнула и вернулась к своим делам. Хлеб, действительно оказался совершенно испорчен, его даже свиньям отдать нельзя было, но откуда в тесте взялось столько соли, никто не знал…

Староста проснулся ближе к полудню. Отдых вернул пошатнувшееся было душевное равновесие и придал сил. Спустив ноги с кровати, мужчина нащупал башмаки и надел их. Ну как, надел. Попытался. За время сна обувь подменили! Подняв башмак и разглядев его, староста совсем перестал понимать происходящее: обувь была его, со знакомыми потертостями и пятнами, но упорно не налезала на ногу. Как же так? Ноги что ли выросли? Пришлось хватать обувь и босиком шлепать во двор, авось женка поймет, в чем дело-то. Внезапно тишину разрезал женский визг, входная дверь распахнулась и в сени влетела испуганная баба, вытаращив глаза и продолжая кричать.

— Ну, что такое случилось опять? — сурово спросил ее босоногий муж и почесал башмаком затылок.

Женщина было бросилась к нему в поисках защиты и утешения, но резко остановилась, прижав руки ко рту и стала оседать на пол.

Тут уж староста не на шутку испугался.

— Эй, ты чего это? — его попытки помочь были встречены слабым сопротивлением и безмолвным тыканьем в сторону большого зеркала, предмета гордости и зависти окрестных кумушек. Предчувствуя недоброе, мужчина приблизился к стене и взглянул на свое отражение. Холодный пот потек по его спине, когда он увидел на своем лице россыпь уродливых жабьих бородавок.

— Т-т-там еще коза с ума с-с-сошла, п-п-поет частушки похабные, а п-п-поросята позеленели все, — заикаясь выдавила женщина, вытерла платком лицо, судорожно вздохнула и спросила свистящим шепотом, — кого ж это мы так прогневили, муженек, а?

Со двора, перекрывая бабские всхлипы, донеслось:

Старосту я полюбила,

Таю от волнения:

Молоко мое доил,

Аж до посинения! Ме-е-е