Жизнь - явление полосатое

Сац Наталия Ильинична

– Театр для детей всех национальностей, что живут у нас, создавать будем. На русском, вслед ему – на казахском, первый театр для детей и юношества Казахстана. Ваш опыт нам очень нужен. Спасибо.

Я вышла ошарашенная краткостью и строгой деловитостью нашей встречи. Жаль, отсюда до нашего жилья слишком близко: хотелось перевести дух, прежде чем увижу Русю. Она встретила у дверей. Знала, сколько я писала, куда теперь ходила, волновалась:

– Ну как, мамочка?

Я была взволнована и не находила слов. Но зазвонил телефон:

– Наталия Ильинична! Говорит помощник товарища Шаяхметова. Вы, когда уходили, забыли одну вещь, сейчас я вам ее доставлю.

Хотела ответить, что ничего не забыла: у меня с собой ни докладных, ни сумочки не было… И вдруг на пороге нашей комнаты, словно джинн из сказки появился тот, кто только что приблизил меня к дверям большого кабинета:

– Товарищ Шаяхметов просил вам лично передать… В руках у меня оказались те спички, которые лежали у него на столе. Они хорошо горели!

И

тут и там  Большое счастье – ощущение руки помощи. День и ночь теперь мало отличались друг от друга. «Фонтаны идей» били из ранее замурованных скважин в самые разные стороны. Ритм жизни уподобился танцу с синкопами. То бежала в библиотеку, требуя новые детские пьесы, то думала о будущем занавесе, то вполнамека заговаривала с людьми, которые смогут… В твердость руки того, с кем говорила, поверила, но что-то уже давно никто не зовет… Напоминать или молчать? Ворох мыслей – на случай, «если все будет в порядке», ворох не посланных писем, смет на самые разные ассигнования: новое – всегда задача со многими неизвестными. Главное – свое помещение. Ношусь вприпрыжку, избегала весь город – ничего мало-мальски подходящего даже на триста мест. Но вот, кажется, лучший вариант: кино «Ала-Тау»! Здание – прямо против Оперы, чудесный зал, фойе, фасад, но надо срочно переселять оттуда жителей: они словно мстят за теснотищу – портят стены, ломают резьбу, стулья и топят, чем попало. В общежитии на меня посматривают подозрительно – чего это она зачастила? Втихомолку определяю на глаз высоту треснувших закопченных стен, уже не замечаю всех снующих и галдящих в этом муравейнике и прикидываю, где повесим люстру… Напрасны угрюмые взгляды в мою сторону: мало надежд, что желаемое сбудется, ну а сбудется – при выселении вы же получите нормальные условия жизни, и вам, и вашим детям будет лучше. Во мне звучат эти диалоги, а кругом слышны плач, смех, пререкания. Выхожу на воздух. Наверно, не удастся это «переселение народов». Но нет другого выхода. Только бы нас не подключили к уже действующему театру для взрослых сбоку припека, не обрезали крылья! Не помню уже как – внедряю мысль о спасении «красавца кино «Ала-Тау», о передаче его здания Детскому театру. Обращаю внимание на необходимость срочного ремонта, на бедственное положение живущих там. Действую короткими фразами-ударами. И вот в один поистине прекрасный день – 6 сентября 1944 года – выходит постановление об организации в городе Алма-Ате театра юных зрителей. Ура! Не совсем ура… Оказывается, превращение здания кино в театр подлежит согласованию с Главным фотокиноуправлением, а оно заявляет решительный протест.

– Со своей точки зрения они правы. Сокращение сети кинотеатров… – осторожно увещевают меня в Управлении по делам искусств Казахстана.

– Ничего они не правы! Посмотрели бы они, что в этом здании сейчас делается. Можно подумать, что они сберегли его для киносеансов!

Созерцательные взоры и плавно разведенные в стороны руки вызывают у меня бешенство. После многих бросков в разные стороны получаю командировку в Москву. «Храпченко, конечно, заинтересован в развитии сети театров, особенно детских», – убеждаю себя и других. Снова Москва, кабинет председателя Комитета по делам искусств. Михаил Борисович приветливо говорит о нашей «Чио-Сан», удовлетворен, что я оправдала доверие, но, как мне кажется, снова хочет увести меня от мысли о детском театре Казахстана:

– К чему вам брать на себя непосильные задачи? Создавать новое сейчас несвоевременно. Война. Кроме того, скажу откровенно, глава Киноуправления Большаков сильнее меня. Начинать с ним спор нецелесообразно, я потерплю поражение… Позиция Михаила Борисовича убийственно ясна, спорить с ним незачем.

– А если обращусь в ЦК?

– Этого права никто у вас не может отнять. – Он слегка пожимает плечами, усмехается и добавляет: – А вы все такая же…

Да, без трещин. Верю. Спасибо, что не запрещает, смотрит добрыми глазами.

– Михаил Борисович! Я в Алма-Ате больше года и, верьте, детский театр там даже нужнее, чем думала прежде. Спасибо за прием.

– Благодарить вам меня пока не за что, попробуйте. Если найдете поддержку там, мы, конечно… Желаю успеха!

Диван со сломанной пружиной в квартире Сулержицких – прекрасное место, где можно отдохнуть, выпить подобие кофе, поесть хлеб с маргарином, а главное, подумать, к кому и как обратиться! Когда Митя приходит с работы и хочет прилечь на диван, устраиваюсь со своей писаниной в ванной, на подоконнике. Пишу Александру Сергеевичу Щербакову. Наверное, он знал меня по прежней работе, однажды в письме к нему обо мне упоминал Алексей Максимович Горький. Пишу уже пятнадцатый или двадцатый вариант. Сулержицкие давно спят. Надо очень кратко. Скупо солнце светит. Часов пять утра. Посплю немного и к десяти – в ЦК. Прошусь к помощнику А.С. Щербакова: нужно лично передать письмо, сейчас. Моя командировка на пять дней. Принимает, выслушивает внимательно. Велит позвонить за ответом послезавтра. Он приходит, этот день. Помощник у телефона:

– Александр Сергеевич сказал, что русский ТЮЗ в Казахстане нужен, он присоединяется к решению Совнаркома и ЦК КП (б) Казахстана, протест Большакова не получит силы. Желает вам успеха.

Несусь в Алма-Ату в тот же вечер. Бывает же такое счастье! Рондо каприччиозо Теперь я похожа на киномеханика, который решил прокрутить фильм в два раза быстрее. Главным архитектором театра будет Простаков, что строил оперный театр. Талантлив, мил и прост, но с характером, и, главное, он сейчас – в воинской части, младший лейтенант. Каждый его вызов стоит усилий. План работ для него, общую перспективу разрабатываю я. Знаю уже все закоулки опустевшего здания, которое скоро станет дворцом. В своем воображении уже представляю, как захламленное ныне помещение превратится в нижнее фойе: хорошо бы стены его украсить сценами из пьес

великих драматургов России и Европы. Вот здесь видится встреча Ромео и Джульетты на балконе, внизу – образы Миранды и Калибана, правее – ожившие в ярких красках любимые сказки Пушкина… Стена напротив лестницы, что ведет на второй этаж, очень хорошо «смотрится», мысленно намечаю здесь панно, посвященное героическому подвигу юной казашки Маншук Мамедовой. Хорошо бы верхнее фойе посвятить великим деятелям казахской культуры – Абаю, Алтынсарину, Амангельды, Чокану Валиханову. А вот на этой стене обязательно добьюсь, чтобы было панно «Легенда о создании музыки в Казахстане». Легендарный старец Коркут только что сорвал чинару, сделал первую домбру, играя на ней, поплыл по реке. Всегда в движении музыки, как горный поток, как сама жизнь. Звукам музыки Коркута внемлет вся природа, притихли даже хищные звери. Рядом с этим фойе за звуконепроницаемыми стенами – концертный зал для детей. Будем знакомить детей с современной и, конечно, классической музыкой. Хорошо бы здесь стены сделать под гобелен. Бушующий поток мыслей внутри меня иногда совершенно исключает восприятие звуков извне. Конечно, это нехорошо. Руся как-то заволновалась:

– Мамочка, у тебя не болят уши? Пойдем к доктору, я говорю, а ты не отвечаешь.

– Прости, Руся, только это не болезнь, а полновластное мое здоровье. Мама меня ругала, что не вовремя приезжала с репетиций, опаздывала тебя, грудного ребенка, кормить. Но ведь все же выкормила, вырастила! А скольким малышам поможет вырасти хорошими людьми их театр! Природа выдумала меня такой, какая есть. Здорова. Живу полной жизнью.

Руся налила воду в пиалу, потекло через край:

– Так тоже нехорошо.

Смешная девочка, умная подружка и… ее пиала, налитая через край, навела меня на мысль: при театре есть садик, не сделать ли там фонтан? Еще одно зеленое фойе на открытом воздухе! Надо было приглядывать уже будущих артистов. Первым пришел на ум тот длинный, из хора русской оперы – Померанцев. Он оказался юношей незаурядным: много читает, интересно думает о театре. В списке «будущей труппы» записала не без радости: «Юра Померанцев». А вообще-то придется одновременно с театром открывать студию для молодежи. Брать ребят со средним образованием, ритмичных, способных к перевоплощению, к «жизни в образе», выразительных в движении. Молодость – необходимое качество в искусстве для молодых. На одних «бывалых» и «опытных» репертуар детского театра не зазвучит! Создать для молодежи театральную студию, сочетать студийные занятия, обогащающие знаниями и умением, с производственной работой, «ассигновать» на первые постановки по три месяца репетиционной работы – иначе нужного не достигнешь. Горящие верой глаза молодых сделают наши репетиции по два раза в день радостью. Откроемся «Красной Шапочкой» Евгения Шварца. Он ее писал для Центрального детского театра по моей просьбе. Не успела тогда ее поставить… Да, но сейчас главное – ремонт, сметы. Крыша обветшала, пол второго этажа в аварийном состоянии. Технические организации чинят препятствия. Интересно, а как же допускали, что здесь только что жили двести человек? Но рук помощи уже много. В жесточайшие годы войны большевики Казахстана отдают время, волю, силы театру детской радости. Это же чудо гуманизма! Оно возможно только в нашей стране! И могу ли подчеркивать, что назначена художественным руководителем, что мое дело – только творчество… Столько стен еще надо пробить! Неизбежны ссадины самолюбия. Ну и ничего с этим не поделаешь. Пусть сейчас моя голова – орудие для пробивания стен и не всегда ей удается ту или иную стенку пробить – подчас трещит сама. Главное в новом деле – умение увлекать других тем, чем увлечена сама, объединить людей вокруг своей цели. В такое сложное время, когда война вызвала острый дефицит во всем, скачу сама в Москву и назад. Право создавать дорогое и нужное в любом городе на время отодвигает Москву как главный магнит. Сейчас должна оставаться москвичкой в любом деле. Это значит – довершить создание Театра для детей и юношества Казахстана. Много было оврагов, дремучих лесов, нехоженых тропинок, обрывов – причудлив ландшафт моей жизни. Но были и высокие горы, сочные луга, великий океан… Главная тема моей жизни – театр для детей. 1918 год – первый Детский театр Московского Совета; 1920 год – первый Государственный детский театр Наркомпроса; 1921 год – Московский театр для детей по 1936 год, и в этот же год за его достижения – Центральный детский театр. После отхода от главной темы неужели снова, обогащенная промежуточными эпизодами, в пятый раз смогу зазвучать своей главной, любимой темой – первым Театром для детей и юношества Казахстана?!! Муха С Мухтаром Ауэзовым меня познакомила Куляш Байсеитова после одного из спектаклей «Чио-Чио-Сан». Он был большой, полный, но подтянутый: казалось, Петроград, где он кончал университет, чувствовался и в его манере носить костюм и держать себя. Внешность его была примечательна: лицо удлиненное, глаза большие, овальные, несколько раскосые, губы хорошо очерченные, слегка асимметричные, лоб и высокий и широкий, переходящий в небольшую лысину с торчащими вокруг нее черными можжевельником волосами. Он был похож на византийского мудреца, нарисованного рукой иконописца. В выражении глаз и губ сознание, что он – избранник. И это сочетается с жадным стремлением наблюдать, вбирать в себя новое и новое, хотя сделал он уже так много! Я словно видела, как за его спиной толпятся герои его книг и пьес, которые с интересом уже прочла или увидела на сцене: «Айман-Шолпан», «Енлик-Кебек», «Кыз-Жибек»… Протянув ему руку, услышала такие слова:

– Запад часто не понимает Востока. В «Чио-Чио-Сан» и либреттист и композитор пользуются Востоком как экзотической приправой к своей типично итальянской опере. Вы дали новое прочтение, влюбившись в дарования наших казахских артистов, почувствовав их природу, неотрывную от их родной страны и от всей громады Востока. Может быть, ваши действующие лица больше казахи дореволюционных времен, чем японцы? Еще недавно наши женщины были так же незащищены и бесправны. Пуччини и вы с Куляш сильно и тонко нашли взаимообогащающую гармонию Запада и Востока в их гуманистической линии. А за щедрость помощи нашей Куляш – сегодня я влюблен в нее, как никогда, – два вам поклона: наш, казахский, и русский, земной.