Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

Кузьмичев Игорь Сергеевич

Я рекомендован на семинар рассказчиков, кот<орый>состоится в апреле [102] . А в списке руководителей семинара я видел Ваше имя. Если Вы не будете возражать, я очень хотел бы опять заниматься у Вас.

В Дубултах земля обнажилась. Белки валяются на дорожках. Солнце светит. А земля еще не оттаяла. И не поймешь – не то весна, не то осень. Что-то противоестественное.

Мне было очень плохо весь прошлый год – даже ужасно. Но все ничего – вытерпел. И понял наконец причину Вашего спокойствия и своей нервности. Я Вам ее расскажу, если увидимся в апреле – Вы удивитесь.

102

Всероссийский семинар молодых прозаиков состоялся в Малеевке в мае 1959 г.

Как Вы довольны своим портретом в «Октябре» [103] ?

Мне даже

писать Вам страшно, ей-богу! Но все равно я Вас люблю и даже не стыжусь в этом признаться. Мало у нас настоящих поэтов в литературе, и тем дороже настоящие.

А как у Вас получаются рассказы? Вы не покажете мне их в рукописи? Или Вы не показываете?

Будьте здоровы! Всего Вам доброго, дай бог Вам здоровья!

Ваш Ю. Казаков

103

Литературный портрет «Вера Панова», принадлежавший З. Богуславской, был напечатан в № 2 журнала «Октябрь» за 1959 год.

26

23 ноября 1959. Малеевка

Дорогая Вера Федоровна, поздравляю Вас с прекрасными рассказами [104] . Они прямо-таки великолепны, ей-богу, и они бесспорны, т. е. цельны. От них круглое впечатление, душа не саднит, никакой нет неудовлетворенности. Это очень чувствуется, это чувствовалось в «Сен<тиментальном> романе», но там как раз была какая-то неудовлетворенность, никто не мог попасть в точку, все говорили разно, но все как-то поеживались, а тут все в один голос: превосходно!

104

«Валя» и «Володя» («Октябрь», 1959, № 10).

Я очень рад Вам об этом сказать, так как, – простите, – Вашу победу считаю и своей победой, вообще победой всего талантливого, что у нас есть.

Оба рассказа без конца, один переливается в другой, и я подумал даже, что не будет ли это просто повесть, когда весь цикл заключится в последнем рассказе, все развяжется и разъяснится. Но это ведь и не столь важно – повесть, рассказы, – пусть критики подыскивают название жанра, важно, что это настоящая проза.

Очень пахнуло войной. Я в Москве был всю войну и уверен, что война в огромном городе имеет особенный привкус, особенную страшность, потому что, когда миллионы людей катастрофически падают из нормальной жизни в ненормальную, это что-то более гнетущее, чем взрывы бомб и снарядов в поле, в лесу, по деревням, словом – война пространственная. Да, когда большой город погружается во тьму, а дети в муках сравниваются со взрослыми, это потрясает.

Живу я сейчас в Малеевке, пишу для «Костра» рассказ [105] , очень как-то трудно, манера у меня в этом рассказе сказовая, нельзя с тона сбиваться, бросил бы, да аванс взяден, надо расплачиваться.

Всего доброго, большой привет Д<авиду> Я<ковлевичу> [106] .

Ю. Казаков

Л. В. Никулину

27

105

Рассказ «Розовые туфли» (под названием «Чудесные мастера») напечатан в журнале «Костер» (1960, № 3).

106

Дар Давид Яковлевич (1910–1980), журналист, прозаик, муж В. Ф. Пановой.

18 июля 1959. Москва

Уважаемый Лев Вениаминович!

Пишу Вам как человеку долго занимавшемуся Чеховым, как человеку, понимающему, что такое русская культура и ее история для нас.

Молодой ленинградский писатель Виктор Конецкий [107] написал рассказ о Чехове. Скажу Вам прямо – среди современных молодых писателей нет такого, который бы вызывал у меня зависть. Но этот рассказ написан так пронзительно-поэтически, что мне до тоски жалко стало, почему не я его написал. Есть такие великолепные вещи, о которых нельзя без зависти думать.

107

См. письма 51–62

и наст. изд., с. 78–79. Рассказ «Две осени» впервые был напечатан в книге Конецкого «Камни под водой» (Л., 1959). В 1989 году в мемуарах «Некоторым образом драма: непутевые заметки, письма» Конецкий вспоминал: «С Никулиным я лично знаком не был. Ему попался рассказ „Две осени“, и старый, маститый писатель отозвался хвалебным письмом, в котором только одно было замечание. Никулин просил не идеализировать Лику Мизинову, ибо она „покуривала и попивала водочку тайком и даже в вагоне поезда“. Учитывать такое замечание я не стал, хотя Никулин родился в 1891 году, долго живал за границей и был автором книги литературных портретов „Чехов. Бунин. Куприн“. В 1963 году он напечатал биографические книги „Федор Шаляпин“ и „Тухачевский“…» И далее Конецкий цитирует статью А. Ваксберга о генеральном прокуроре СССР А. Я. Вышинском («Литературная газета», 27. 01. 88): «В общий хор включились и мастера слова. Меньше всего я хочу из нашего сегодняшнего далека упрекать тех, кто волею судьбы тогда оказался внутри разбушевавшейся стихии. Да, многие (даже честнейшие) присоединили свои голоса к тем, кто „полностью одобрял“, клеймил и хулил. Но сразу выделяются те, кто с восторгом принял лексику прокурора, торопясь стать первым учеником, выделиться в поиске оскорблений похлеще, лягнуть побольнее, надругаться глумливо над уже мертвым. „Звероподобная мерзость“, – вторил Вышинскому Лев Никулин. О Бухарине – он же: „комедиант“, „юродствующий прохвост“, „трясущаяся бородка“, „дребезжащий тенорок“…» И Конецкий добавляет: «Повезло Льву Вениаминовичу – умер в 1967-м».

Содержание рассказа – мелиховский период, любовь к Лике Мизиновой, написание «Чайки», провал этой чайки в Петербурге, и петербургская ночь Чехова, когда, помните, он пропадал где-то, а утром уехал. Момент в жизни Чехова важнейший! Вы знаете, как мы беспомощны обычно, когда пишем, как человек поет, или играет, или сочиняет стихи. Сплошной штамп и выспренность! «Звуки рвались ввысь». А Конецкий сделал процесс писания «Чайки» так, будто я сам пишу – прелесть! Точно и внятно.

Пишу я Вам затем, чтобы Вы помогли Конецкому. Рассказы такого рода необычайно трудно пробить в свет, знаю это по собственному опыту.

Помогите ему практически, пожалуйста! Вы старый писатель и авось Вас послушают. Сделайте божескую милость! Нельзя пропадать таким вещам. Да и о Конецком надо подумать – он-то писал эту вещь трудно, я знаю, и если она света не увидит, это ему подобьет крылья.

Адрес его: Ленинград, канал Круштейна, 9, кв. 19. И. О. – Виктор Викторович.

Напишите ему, он Вам пришлет рассказ. У меня есть экземпляр, да взял его один поэт, а теперь уехал.

Будьте здоровы!

С уважением Ю. Казаков

Никулин Лев Вениаминович (1891–1967), прозаик, драматург, эссеист. Письмо опубликовано в журнале «Звезда» (1990, № 1).

Т. А. Жирмунской

28

15 ноября 1957

Как нехорошо! Ай-яй-яй…

Я сперва глаза вылупил, не понял, что от тебя записка, передала Майка, я думал – от нее. Читаю, судорожно вспоминаю, может быть я ей когда-то объяснился в любви, а она только теперь среагировала? Потом все-таки уразумел автора, а, уразумев, крякнул.

Разве можно такие вещи делать? А если бы я поверил тому, что ты написала – какой ужас! Человек я нервный, фаталист, мне работать надо, я сейчас пишу мистический рассказ [108] , там любовь и смерть, внезапные, как взгляд вора, такое напряжение, такая мука, я рад страшно, что спокоен, а тут ты такое пишешь.

И вообще, если я хороший человек, как ты говоришь, меня разыгрывать не надо, о боли своей так говорить не следует. Я знаю, что тебе больно, знаю, почему больно, т. е. думаю, уверен, что знаю. Черт вас всех возьми! Мог бы я – всем вам счастье и радость на веки веков преподнес бы на блюдечке, столько на свете развелось страждущих душ, хоть богадельню для них открывай. А что я могу? Гляжу только, понимаю… Единственная радость моя, могу как-то выразить, зацепить то с одного, то с другого края да и то слабо, и одно теперь желание: лучше, лучше! А лучше-то, знаешь, кусается, тяжело, мозги выворачиваются, хорошо, здоров я от природы, так уж рассыпался наполовину только, еще держусь, был бы послабее (вроде Симоненка), давно бы кровью плевал, так тружусь и томлюсь. А с другой стороны – на кой мне все это? Чужие страдания и т. п. Наплевать мне на них! Так вот и валишься то на один бок, то на другой.

108

Рассказ «Пропасть». См. наст. изд., с. 78–79, 177–178 и письмо 29.