Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

Кузьмичев Игорь Сергеевич

Но ты все-таки поглядывай в окошко.

Целую и обнимаю.

Читаю Блока.

Юрий

Ради бога, хоть ты-то пиши! Нам надо работать. Мысль, что ты пишешь, м. б., и меня подтолкнет и пристыдит. А то нельзя же, надо писать, причем сценарий и проч. не в счет – чисто денежные работы, надо писать для будущего.

Очень хочу, чтобы ты не зря провела эти последние дни здесь, хочу гордиться тобой. А на меня не обращай внимания, это со мной теперь почему-то почти постоянно. М. б., это болезнь, но она не должна превращаться в заразную.

А я должен ее преодолеть. И преодолею – вот тебе слово!

М. б., мне не приезжать, если ты работаешь? Телеграфируй мне. А то выйдет как со мной. Я было вздохнул, уперся,

задрожал, хотел что-то написать, но ты приехала и все нарушила. Хоть и сладкое нарушение, но я не хочу быть тебе помехой. Это все, если ты здорово взялась, а если нет, тогда прикачу. Все-таки хочу приехать электричкой, т. к. где я буду искать машину из города.

Опубликовано с купюрами в книге Т. А. Жирмунской «Мы – счастливые люди» (1995), с. 221–222.

38

2 ноября 1958. Пицунда

Душа моя!

Если бы ты знала, как захотел я есть! Я приехал домой и выл, лежа на кровати, все время, пока мама варила борщ.

Теперь я дома, узнал новости насчет Пастернака, мама слушала радио. Теперь и ты все знаешь, так что комментарии излишни. Но ты приедешь, обязательно узнай подробности (у кого-нибудь из наших ребят, зайди что ли в институт, там, верно, знают), а когда я приеду, ты мне все расскажешь.

Тотчас по приезде я сунул маме «Молод<ежную> эстраду» и заставил ее читать вслух; она прочитала по складам и сказала, что надо было не «закапанные грязцой», а «заляпанные» – вот тебе единственное и, по-моему, точное замечание [136] . При переиздании исправь, хорошо?

А ты читаешь ли мою книжку? Как тебе показались «Тих<ое> утро» и «Ночь». Особенно «Тих<ое> утро» – напиши, пожалуйста, очень тебя прошу, это для меня важно.

Тамарка, какая была лунная ночь, а! А ты знаешь, я ехал по ужасной вертячей дороге и что-то придумалось вроде рассказа, в кот<ором> он и она будут стоять в горах вечером, в темноте на дороге и ждать автобуса, и автобус идет, но дорога с виражами и вдруг он срывается в пропасть и (издали) медленно катится вниз. Фары его горят и световые лучи описывают круги, восьмерки и т. д. Шаря по горам. Тогда… Тогда она прижимается к нему и т. д.

136

Речь идет о стихотворении «Журавль и Цапля» («Молодежная эстрада», 1958, № 5).

Загорай, Тамарочка, если получишь это письмо 4-го, сразу беги на пляж, если даже 5-го все равно, хоть день поваляйся на пляже. Ну, будь умницей!

Я очень тороплюсь, поздно, потом поймал прекрасный джаз и это меня отвлекает. Завтра опущу это письмо, надеюсь, оно захватит тебя.

Спасибо, Тамарка, я очень тронут твоей заботой, очень рад, что побывал у тебя, словом, счастлив бесконечно.

Как ты дошла? Без приключений, надеюсь? И тоже, наверно, проголодалась, да? Ну конечно же – и ужин был у тебя неполный, и завтрак тоже, и на обед наверно опоздала… А я ужас как жрать захотел, прямо про все забыл и как щенок рысью трусил домой.

А какой 18-летний, глухой, геморроидальный и с одышкой пес!

Пришли мне телеграмму из Москвы обязательно.

Н у, до свидания, очень рад, что у тебя все хорошо. Будь умницей, не волнуйся, не принимай близко к сердцу дел, которые тебя касаются отдаленно. Понимаешь? Давай станем оптимистами, им ведь, чертям, веселей жить на этом свете. Станем? Ну, ну, – обнимаю,

Твой Юрий

Опубликовано с купюрами в книге Т. А. Жирмунской «Мы – счастливые люди» (1995), с. 223–224.

39

13 ноября 1958. Пицунда

Ну-с, голубушка моя, я написал-таки свои поганые рассказики (имею в виду детские). Итого их теперь у меня четыре. И, знаешь, очень неплохое место есть у меня в одном рассказе («Тропики на печке». – И. К.), связанном с маяком и с гибелью пролетных птиц, прямо прелестное, ей-богу!

Мучился я с ними долго, т. е. собирался писать, а написал оба в один день и теперь – долой литературу!

Сегодня

я шел купаться утром и зашел проведать одну тайную полянку, где недели две назад мы с мамой обнаружили много маслят. И что же – ничего теперь нет, грибы сошли и значит пора, пора мне отсюда убираться. Теперь мы с мамой здесь совсем одни, хорошо только какой-то дядя, с интеллигентным лицом, ходит по берегу утром и вечером. Погода славная все время, днем тепло и несколько ночей было теплых.

Вечерами я занимаюсь милым делом: достали мы два комплекта «Нивы» за 96 г. и 13 г. [137] и я ее перелистываю с некоторым умилением, прочитываю кое-что, но, главное, разглядываю картинки.

137

«Нива» – еженедельный иллюстрированный журнал политики и современной жизни, издавался в Петербурге в 1870–1918, до 1904 А. Ф. Марксом.

Странно, но эти комплекты совпали в том, что в 96 г. была коронация Николая II, а в 13 г. – 300-летие дома Романовых, и оба этих события весьма широко, разумеется, представлены в журнале.

Боже мой, какой кучер был у Николая! Медали во всю грудь, борода по плечам, зад – метра полтора, а морда, морда… Честное слово, на Николая я взирал равнодушно, с некоторым любопытством, но от кучера пришел в восторг, рождаются же такие неандертальцы! [138]

А знаешь, кто описывал, причем в восторженных тонах, коронацию? Влад<имир> Немирович-Данченко [139] . Это народный-то артист и соцреалист.

138

Видимо, имеется в виду фотография, сделанная К. Буллой («Нива», 1913, № 31).

139

Коронацию Николая II описывал не Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858–1943), а его брат Василий Иванович Немирович-Данченко (1844–1936), поэт, прозаик, журналист, в 1890-е годы активно сотрудничавший с «Нивой».

А знаешь, кем был Танеев [140] ? Он был главным управляющим канцелярией его императорского Велич<ества>, статс-секретарем Двора, гофмейстером и бог знает кем еще, он был «Ваше Высокопревосходительство» и небось задавал страху «почитателям» своего таланта.

И еще, представь, он же был автором монархического гимна «Боже, царя храни!» (для меня это новость!), а автором текста был наш вольнолюбивый А. С. Пушкин (новость тоже!). Вообще много-много кой-чего я там выудил.

140

В № 18 «Нивы» за 1913 г. была опубликована статья А. Когтяева, посвященная А. С. Танееву (1850–1918), государственному деятелю и композитору, автору трех симфоний, двух опер («Месть Амура» и «Метель»), симфонической поэмы «Алеша Попович», Ломоносовской кантаты, многих романсов, гимна «Боже, царя храни» на слова А. С. Пушкина (Государственный гимн России «Боже, царя храни» написан А. Ф. Львовым на слова В. А. Жуковского). Журнал «Театр и искусство» в 1918 году (№ 4–5) напечатал некролог А. С. Танеева, где, в частности, говорилось: «Умер А. С. Танеев. Умер едва ли не от тех неисчислимых бедствий, которые выпали на его долю на склоне лет. Нужно ли удивляться, что натура 68-летнего старца, несмотря на видимую крепость, не выдержала столь высокого социального давления? Как велика утрата, понесенная музыкальным миром в лице А. С. Танеева? Танеев не был крупным творцом, в отличие от его родственника покойного С. И. Танеева. Значение его в истории родного искусства преходяще… И чем дальше отойдет от нас современная ему эпоха, тем дальше будет отодвигаться и творческая фигура Танеева, пока не затеряется где-то в дали времен незаметной точкой. Музыкой он занимался постольку, поскольку позволяли служебные дела (покойный управлял б. собственной его Величества канцелярией). Он любил искусство, любил искренно, как то и подобает настоящему дилетанту…»