Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
По счастью, участником советского уголовного процесса Владимир Маяковский не был, точнее сказать — не успел им стать. Его личный опыт в качестве подсудимого был ограничен периодом уголовного преследования «кровавым царским режимом», но, как мы понимаем, атмосфера в царском суде и в советском — народном в 1920–1930-х годах существенно различалась.
Советский, а затем и новый российский, суд практически с первых дней своего существования, несмотря на непонятно как сохранившийся атавизм в виде принципа состязательности сторон, никогда не воспринимался как «место для дискуссий». О новой роли адвокатов, по мнению пролетарского правосудия, обязанных оказывать всяческую помощь суду в установлении виновности подсудимого, мы просто умолчим, как и о том, что афористичное выражение Владимира Ленина: «Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская
Правда, некоторый опыт в таком непростом деле поэт всё-таки получил, и он был связан с рассмотрением его заявления по поводу несвоевременной выплаты ему авторского гонорара государственным издательством.
Формально данное дело относилось к категории трудовых споров, рассмотрение которых, в соответствии со ст. 92 «Положения о судоустройстве РСФСР» (1922), должно было осуществляться особыми трудовыми сессиями народных судов, образованными при каждом губернском суде в составе одного постоянного судьи и двух постоянных членов суда: одного — от местного губернского профсоюзного совета, другого — от местного губернского отдела труда. Такой подход имел своей целью формирование коллегий из наиболее компетентных в разрешении трудовых дел лиц, обеспечении связи трудовых сессий с деятельностью профсоюзов и отделов труда, и тем самым был призван гарантировать законность при разрешении дел, относящихся к трудовым конфликтам.
Эти коллегии рассматривали специальные категории дел: все гражданские иски, вытекавшие из трудовых отношений, независимо от суммы иска и личности ответчика; все уголовные дела по нарушению законов и других нормативных актов о труде, коллективных договоров; дела, связанные с воспрепятствованием работе профсоюзов, с заведомой постановкой работника в условия, при которых он утрачивал или мог утратить трудоспособность, независимо от служебного или должностного положения обвиняемого (Циркуляр Верховного суда РСФСР от 16 июля 1924 года // Государственный архив Курганской области (ГАКО). Ф. №р 178. Оп. 1. Д. 15. Л. 196).
«Положение о судоустройстве РСФСР» (1926) включало специальную главу «Об особых сессиях народного суда по трудовым делам», в которой был закреплён статус членов этих сессий — они избирались сроком на один год, а в отношении судебных прав и обязанностей, судебной и дисциплинарной ответственности за преступления и поступки, совершённые в связи с исполнением своих обязанностей, даже приравнивались к народным судьям.
Однако невыплата заработной платы (гонорара) В. В. Маяковскому была отнесена к компетенции товарищеского дисциплинарного суда, поэтому его заявление принято к рассмотрению не трудовой сессией народного суда, а Товарищеским дисциплинарным судом при МГСПС.
Подобные судебные инстанции были организованы в соответствии с «Положением о дисциплинарных товарищеских судах» (утв. Декретом СНК РСФСР от 5 апреля 1921 года) в «целях поднятия трудовой дисциплины и производительности труда до наивысших пределов», при Губернских Советах Профессиональных Союзов (Губпросветах), а также при Уездных бюро Профессиональных Союзов (Упрофбюро), причём их компетенция распространялась на все без исключения предприятия и учреждения страны, рабочих и служащих, а также их руководителей.
Последовательная интеграция различных общественных комиссий вместе с товарищескими судами в общую систему советского правосудия справедливо рассматривалась властью как важнейший элемент демократии «снизу».
Маяковский потребовал от ГИЗ выплаты ему авторского гонорара за уже опубликованную пьесу «Мистерия-буфф», так как ещё в апреле 1920 года он передал рукопись в литературный отдел Наркомпроса (ЛИТО) для предварительного согласования.
Несмотря на наличие отношения от 01.04.1921 г., направленного в издательство за подписью заместителя заведующего Театральным отделом Главполитпросвета В. Э. Мейерхольда с пометкой «печатать в самом срочном порядке, так как „Мистерия“ имеет исключительное пропагандистское значение», в результате бюрократических проволочек сделано это было только через четыре месяца. ГИЗ в своих ответах ссылался на объективные причины — отсутствие бумаги.
В начале апреля 1921 года В. В. Маяковский уже обращался с жалобой на волокиту в комиссию ЦК РКП(б) по делам печати: «Мною подана неделю назад книга „Мистерия-буфф“. Требование на издание этой пьесы, даже в первой редакции (пьеса переработана в связи с событиями наших дней), признанной ТЕО образцовой в ком. репертуаре, долго мотивировано настойчивым спросом
Проинформировав комиссию о состоявшемся 30 января очередном диспуте, посвящённом революционной пьесе, Маяковский спрашивал партийных товарищей: «Есть ли другое произведение, могущее так оправдать требование об издательстве? Если вещь, так аттестованная и продвигаемая с такой энергией, не может выплыть из Госиздата, то что делается с другими книгами, у которых нет родственников, вылавливающих их из Госиздатских корзин и госиздатской канцелярщины? Любой автор подтвердит, что это не случайность, а система. Надо освободить литературу от хозяйничанья Вейсов».
Затем он направил заявление в юридический отдел Московского городского совета профессиональных союзов (документ принципиальный — приведём его полностью):
«В юридический отдел МГСПС
от. В. В. Маяковского
Заявление
Обращаю Ваше внимание на расправу, учиняемую Государственным Издательством надо мной — работником поэтического труда.
Год назад Центрхудкол под председательством Наркома обсуждала театральный репертуар октябрьских торжеств и признала „Мистерию-буфф“ одной из лучших и первых пьес коммунистического репертуара. Постановка не могла быть осуществлена к годовщине, и я в течение нескольких месяцев перерабатывал „Мистерию“, на которую мною уже был затрачен ранее год поэтического труда. Пьеса до постановки была прочитана мною представителям ЦК РКП, МК РКП, ВЦСПС, Рабкрина, Главполитпросвета и других организаций, интересующихся агитискусством. По прочтении пьесы была принята единогласно, по предложению присутствовавших коммунистов (85 чел.) резолюция, требовавшая постановки „Мистерии“ во всех театрах РСФСР и напечатания её в возможно большем количестве экземпляров. Резолюция опубликована в „Известиях“ и „Вестнике театра“.
ТЕО Главполитпросвета, приложив резолюцию и требование нескольких рабочих и красноармейских театров о присылке пьесы, отправило в Госиздат отношение о срочном напечатании пьесы. 2 апреля мне выдали выписку распорядительной комиссии с постановлением: „ввиду отсутствия бумаги отложить“, — и с припиской: „книга на отзыв не посылалась“. Я указал гражданину Вейсу, что мотивировка недостатком бумаги несерьёзна, так как, во-первых, Госиздат находит бумагу для печатания самой низкопробной макулатуры вроде пьесы „На заре новой жизни“ Дерябиной или пьес Сабурова; во-вторых, эта макулатура издаётся в стотысячном тираже, „Мистерию“ же можно издать в очень ограниченном количестве — только для нужд театров, тем более что переписывание этой весьма требуемой пьесы на машинке отнимает у Республики и бумаги больше и больше рабочих часов, на что гр. Вейс мне ответил, что, конечно, для крайне нужной вещи бумагу можно было бы наскресть, но мы не считаем таковой „Мистерию“ и вообще против „подобных произведений“. — „Как же, — спросил я, — вы догадались, что пьеса ненужная, если она на отзыв не поступала, а если мнение о пьесе было предрешено до прочтения, то зачем нужна комедия с постановкой этого вопроса в комиссии?“ Ответом удостоен не был. Пьеса была переписана от руки и в таком виде была послана мной в Донбасс, в Тверь, ДВР, в Прагу, в Берлин и т. д. В некоторых городах Республики и за границей, по имеющимся у меня сведениям, она вышла или должна выйти в непродолжительном времени. Так как постановка „Мистерии“ в Первом театре РСФСР встретила исключительно хорошее отношение рабочей массы и газет (статьи в „Гудке“, „Труде“, „Известиях“, в „Комтруде“ и т. д.) и вызвала снова огромное требование, я снова обратился в Госиздат. На это обращение председатель коллегии Госиздата тов. Мещеряков мне сказал, что пьеса рабочим непонятна, ему лично она не нравится, что статьи и анкеты (собираемые в театре анкеты блестяще подтвердили понятность, нужность и революционность „Мистерии“) не убедительны, так как статьи пишет советская интеллигенция, а анкеты заполняют советские барышни, а его может интересовать только мнение рабочих. Тов. Мещеряков предложил устроить спектакль исключительно для рабочей аудитории и позвать его, чтобы он лично убедился в производимом впечатлении. Проверял ли когда-нибудь Госиздат таким образом беллетристическую чепуху, издаваемую им, — не думаю: за это б по головке не погладили.