Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
В жандармском отчёте подробно сообщалось об очередном эффектном выступлении Владимира Маяковского: «Вышел он на эстраду и заявил: „Я — умный“».
Журнал «Огонёк» в № 50 за 1913 год писал о футуристических представлениях: «Бред куриной души называется „трагедия в двух действиях“, показанная в театре, где стоит бюст и веет светлой памятью
Комиссаржевской. Наибольший успех на протяжении выпал на долю восклицания какой-то барышни сверху:
— Великолепный господин М., вы дурачите публику!
Какие-то святочные хари выносили кренделя, пряники и огромную рыбу в человеческий рост. Поэт предъявлял женские губы, истрёпанные поцелуями, и бросал их
Всего лучше был финал, когда литературный попрошайка с гордым видом выступил крампе и изрёк:
— Что вы думаете? Это я попал пальцем в небо! Это я писал о вас, бедных крысах!
Таково было достойное воздаяние публике, раскупившей места по бессмысленно дорогим ценам.
Занавес опустился — публика не покидала места. Неужели только и всего? Никакого скандала?»
В Одессе одновременно с футуристами гастролировали знаменитые на всю Россию профессиональные картёжники — каталы Мон Гоффар и Профессор Фор, но после южных гастролей Маяковский стал знаменит не менее, чем они.
Теперь он вместе с друзьями по средам гостит у Ильи Репина в его имении «Пенаты» в Куоккале. Живой классик русской академической живописи просил юношу позировать ему для портрета — его чрезвычайно впечатлили красивый череп и густая шевелюра поэта-футуриста. К разочарованию мэтра, Маяковский явился на следующую с ним встречу наголо обритым. Пришлось Илье Ефимовичу вместо кудрявой головы рисовать могучие торсы Владимира и его тогда ещё приятеля Корнея Чуковского. Они позировали в качестве образов казаков для картины «Черноморская вольница». В свою очередь «натурщик» углём нарисовал портрет знаменитого академика.
Однажды К. Чуковский привёз в гости к Репину ещё одного молодого, но уже гения — Сергея Есенина. Юрий Анненков записал в дневнике: «Вместо элегантного серого на Есенине была несколько театральная, балетная крестьянская косоворотка, с частым пастушьим гребнем на кушаке, бархатные шаровары на тонких шевровых сапожках. Сходство Есенина с кустарной игрушкой произвело на присутствующих неуместно-маскарадное впечатление, и после чтения стихов аплодисментов не последовало».
В отличие от имажиниста Есенина, футурист Маяковский для абсолютного большинства своих товарищей не просто одарённый, а безусловно, один из самых талантливых поэтов:
Адище города окна разбили на крохотные, сосущие Светами адки. Рыжие дьяволы, вздымались автомобили, над самым ухом взрывая гудки. А там, под вывеской, где сельди из Керчи, сбитый старикашка шарил очки и заплакал, когда в вечереющем смерче трамвай с разбега взметнул зрачки. В дырах небоскрёбов, где горела руда и железо поездов громоздило лаз — крикнул аэроплан и упал туда, где у раненого солнца вытекал глаз. И тогда уже — скомкав фонарей одеяла, — ночь излюбиласъ, похабна и пьяна, а за солнцами улиц где-то ковыляла никому не нужная, дряблая луна.Выход первых частей поэмы «Облако в штанах» в сборнике «Стрелец» в феврале 1915 года с немыслимо большим количеством цензурных купюр, а затем её новая, уже полная публикация, осуществлённая позднее Осипом Бриком (разумеется, за его собственный счёт), вызвали бурную реакцию критики. От восторга: «метафорическая насыщенность», «каждая строка метафорична», «способность к мощным ассоциативным
Осип Брик писал: «Мы, каторжане „города-лепрозория“, дождались своего пророка». «Каторжане» — это как раз из поэмы Маяковского «Облако в штанах». Брик выкупил права на издание поэм Маяковского для того, чтобы они увидели свет в обход требований Положения о военной цензуре, утверждённого императорским указом от 20.07.1914 года, формально запрещавшим публиковать свои произведения лицам, состоящим на воинской службе.
Положением также вносились изменения в отдельные статьи Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (СЗРИ. Т. XV, изд. 1885 г.):
Ст. 275–2. «Виновный в публичном оглашении в речи или докладе, а равно и в распространении посредством печати по объявлении мобилизации или во время войны сведений, касающихся внешней безопасности России или вооружённых её сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны, вопреки состоявшемуся в установленном порядке воспрещению их оглашения, подвергается: заключению в тюрьме на время от двух до восьми месяцев.
Сему же наказанию подвергается виновный в возбуждении к прекращению войны в публичной речи или докладе, или в произведениях печати, произнесённых, или выпущенных в свет по объявлении мобилизации, или во время войны».
Пастиш напечатан тиражом 1050 экземпляров — это уже вполне прилично, особенно для военного времени. В газетах появилось множество восторженных отзывов. Критики начинают сравнивать молодого поэта со знаменитым поэтом-анархистом Уолтом Уитменом: «Я — Уитмен, я — космос, я — сын Мантагана, я из мяса» [1. 87].
Не остаётся в стороне от хайпа Сергей Есенин — он отреагировал на лестное для Маяковского сравнение с американским гуру злой частушкой:
«Ах, сыпь! Ах, жарь! Маяковский бездарь. Рожа краской питана, обокрал Уитмена!»,которую и исполнял под аккомпанемент Василия Каменского. Не уверен, что это уитменовское влияние на поэтический стиль Маяковского было сильнее влияния его близких друзей: братьев Бурлюков, Николая Асеева — будущего лауреата Сталинской премии I степени, которую он получит за поэму «Маяковский начинается», — или, например, Велимира Хлебникова — драгоценного, ранимого дитя Серебряного века, «Председателя земного шара» и популяризатора зауми [62] :
О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, расмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей! Смейево, смейево, Усмей, осмей, смешики, смешики, Смеюнчики, смеюнчики. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! [1. 264].62
Заумь — литературный приём, когда поэт, создавая своё произведение, полностью или частично отказывается от некоторых элементов естественного языка, замещая их новыми звуковыми образованиями, которые воспринимаются читателем как языковые…а не то, что вы подумали. Её классический образец — стихотворение Д. Хармса «Мама Няма аманя»:
«Гахи глели на меня сынды плавали во мне где ты мама, мамам Няма мама дома мамамед!»