Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
Трудно сказать, во что они выльются, но хочется верить, что это будут новые, молодые свежие голоса. Мы их ждём, мы их хотим. Их породила сама жизнь, наши современные условия. Они не выкидыши, они вовремя рождённые ребята. Я только недавно увидел их впервые живыми, настоящими — и, знаете, футуристы не так уж страшны, какими выдают себя и как разрисовывает их критика. Вот возьмите для примера Маяковского — он молод, ему всего 20 лет, он криклив, не обуздан, но у него, несомненно, где-то под спудом есть дарование. Ему надо работать, надо учиться — и он будет писать хорошие, настоящие стихи. Я читал его книжку стихов. Какое-то меня остановило. Оно написано настоящими словами.
Россия, огромная, необъятная.
…Сколько в ней великих начинаний, сколько сил непочатых! Вы возьмите русского человека. Вялое, дряблое нутро. Ничего определённого, ничего определившегося. Куда попутный ветер
Как бы смешны и крикливы ни были наши футуристы, но им нужно широко раскрывать двери, широко, ибо это молодые голоса, зовущие к молодой новой жизни» (www.gorkiy-lit.ru).
Владислав Ходасевич, очевидно относившийся к Владимиру Маяковскому с тем упоённым презрением, на которое только может быть способен настоящий русский интеллигент, тем более находившийся в эмиграции, в своём эссе «Декольтированная лошадь» вспоминал об этих днях:
«Представьте себе лошадь, изображающую старую англичанку. В дамской шляпке, с цветами и перьями, в розовом платье, с короткими рукавами и с розовым рюшем вокруг гигантского вороного декольте, она ходит на задних ногах, нелепо вытягивая бесконечную шею и скаля жёлтые зубы. Такую лошадь я видел в цирке осенью 1912 года. Вероятно, я вскоре забыл бы её, если бы несколько дней спустя, придя в Общество свободной эстетики, не увидел там огромного юношу с лошадиными челюстями, в чёрной рубахе, расстёгнутой чуть ли не до пояса и обнажавшей гигантское лошадиное декольте. Каюсь: прозвище „декольтированная лошадь“ надолго с того вечера утвердилось за юношей… А юноша этот был Владимир Маяковский. Это было его первое появление в литературной среде или одно из первых»
На горе петроградского бомонда, уже 5 марта арт-кафе «Бродячая собака» было закрыто. В Петрограде говорили, что это произошло из-за неоднократных антивоенных выступлений Маяковского — и, действительно, формально молодой поэт нарушил требования Временного положения о военной цензуре, согласно которому было запрещено «оглашать и распространять путём печати, почтово-телеграфных сообщений и произносимых в публичных собраниях речей и докладов сведений, которые могли бы повредить военным интересам государства», но на самом деле артистический кабак закрыли за неоднократное нарушение «сухого закона»: как известно, 18 июля 1914 года было издано правительственное распоряжение о повсеместном запрете в России продажи казённой водки из-за опасений повторения массовых беспорядков, учинённых пьяными призывниками в нескольких губерниях. 22 августа запрет был продлён императором до полного окончания боевых действий. Ещё до Мировой войны в империи действовала государственная монополия на алкоголь, которая давала около четверти доходов бюджета страны. Сама же идея монополизировать торговлю крепким алкоголем принадлежала министру финансов империи С. Ю. Витте. Как это обычно происходит с российскими экономическими реформами, у них сразу же обнаруживаются непримиримые противники, которые начинают яростное сопротивление новым идеям, привлекая для этого могущественных лоббистов (в данном случае — в качестве членов императорской фамилии), дают миллионные взятки. Великий князь Владимир — командующий Петербургским военным округом — предупреждает императора о возможных волнениях и бунтах в столице, а Великий князь Сергей Александрович — московский генерал-губернатор — в это время берёт от лоббистов за «решение вопроса 2 миллиона рублей» (царь знал об этом). Несмотря на мощное противостояние, алкогольная реформа была проведена по плану министра С. Ю. Витте. По причине формирования доходной части бюджета империи, в том числе за счёт значительных поступлений акцизов, с началом войны Совет министров пытается всячески притормозить исполнение решения императора о прекращении торговли водкой: для начала повышается цена до 12 руб. 80 коп. за ведро крепкого алкоголя, затем пытаются снизить крепость водки до 37 градусов. Однако компенсировать «выпадающие доходы бюджета», как всегда, было нечем.
10 сентября 1914 года Николай II собственноручно написал в особом журнале Совета министров: «Делу этому не давать хода ввиду того, что я предрешил казённую продажу вина (водки) воспретить навсегда». После введённых ограничений на оборот алкогольной продукции среди городских обывателей самым популярным напитком становится «ханжа» — разбавленный денатурированный спирт. В столицах врачебный рецепт, позволяющий приобрести спирт в аптеке, стал стоить на 200 мл — 2 рубля, на 400 мл — уже 3.
совладелец богемного ресторана Борис Пронин (впрочем, как и большинство его коллег) вместо фруктовой воды, указанной в меню, с неизменным успехом продавал столичному бомонду добротный самогон. Иногда подавали шампанское в чайниках (подзабытая практика вновь пригодится в период советской антиалкогольной кампании 80-х годов прошлого века). В уборной кабаре открыто торговали германским марафетом (так назывался популярный у петербургской богемы контрабандный кокаин, только тогда его не нюхали, а «втыкали»). Поэтому за неоднократное неисполнение антиалкогольного закона в совокупности с регулярными нарушениями полицейского часа, установленного в столице, городским полицмейстером принято решение о закрытии скандального заведения [65] . Не следует забывать, что Петроград в это время относился к зоне военных действий.
65
В годы НЭПа Борис Пронин продолжит свой концертно-ресторанный бизнес. В Москве в Среднем Кисловском переулке в доме № 3 он откроет ещё одно популярное заведение — кабаре «Странствующий энтузиаст», в котором любили бывать С. А. Есенин, А. Н. Толстой, А. В. Луначарский, Н. И. Сац и др. Писатель-эмигрант Борис Ширяев описывал это место как нечто среднее между ночным клубом и наркопритоном [1, 102].
31 января 1917 года в приказе по автошколе был объявлен список нижних чинов «высочайше награждённых 13 января за отличную ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны, медалями „За усердие“». В числе 190 солдат был и Владимир Маяковский, он награждён серебряной медалью на ленте ордена св. Станислава. В соответствии с действующим положением «чины со старшинством 16 декабря 1916 года» награждались в том случае, если не могли заслужить георгиевские кресты и медали «За храбрость» — такая привилегия была только у сражающихся на передовой (это была его первая и единственная государственная награда).
Награды, изготовленные из драгоценных металлов, которые были сданы георгиевскими кавалерами в государственный фонд
Среди нижних чинов Военно-автомобильной школы было довольно много высококвалифицированных рабочих, интеллигентов, представителей обеспеченной буржуазии, особо не стремившихся попасть на «передок». «Писарей в ней было больше, чем. солдат», — воспоминал один из её бывших офицеров. Этот специфический, довольно неоднородный социальный состав способствовал тому, что во время июльских событий 1917 года авторота в полном составе выступила против монархии на стороне коалиционного Временного правительства. По воспоминаниям А. Н. Сереброва-Тихонова, Владимир Маяковский был одним из самых активных участников описываемых революционных событий, сослуживцы избирают его председателем Комитета солдатских депутатов:
«Около вокзала послышалась перестрелка. Маяковский бросился в ту строну.
— Куда вы?
— Там же стреляют! — закричал он в упоении.
— У вас же нет оружия!
— Я всю ночь бегаю туда, где стреляют.
— Зачем?
— Не знаю! Бежим!
Он выхватил у меня пачку газет и, размахивая ими, как знаменем, убежал туда, где стреляли».
Его строчки «Ешь ананасы, рябчиков жуй / День твой последний приходит, буржуй!» были положены на музыку неизвестного композитора и исполнялись как припев революционными матросами-балтийцами, «штурмовавшими» Зимний дворец.
Маяковский искренне верит в своё предназначение последовательного борца за новое искусство, для него в этом процессе обратного пути нет:
Граждане! Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде». Сегодня пересматривается миров основа. Сегодня до последней пуговицы в одежде жизнь переделаем снова.