Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

В связи с тем, что летом 1924 года Хамовнический суд города Москвы постановил решение о выселении генерала, а освободившееся помещение передал товариществу для заселения рабочих, то пришлось Михаилу Дмитриевичу обращаться за поддержкой в бюро ячейки РКП (б) при Обществе добровольного воздушного флота «Добролёт», которое вышло «с товарищеской просьбой принять меры к законному ограждению прав нашего ответственного работника, заведующего аэросъёмочным отделом т. Бонч-Бруевича, который подвергается систематической травле и клевете от группы сомнительных личностей, стоящих во главе жилтоварищества, где он проживает…» Тяжба продолжалась почти четыре года, за это время выдающийся учёный вызывался в суд, к следователям и прокурорам более 30 раз.

19 октября 1925 года народный суд Замоскворецкого

района наконец-то защитил права учёного и его семьи. В этой связи заслуживают отдельного внимания формулировки из мотивировочной части постановленного судом решения: «Нарсуд считает домогательства жилтоварищества основанными на сознании недопустимости со стороны Бонч-Бруевича пользования таким удобным помещением, каким фактически он пользуется, что должно быть признано как пристрастное к нему отношение, основанное на неверном понимании современных условий существования. Нарсуд находит пользование этим помещением Бонч-Бруевичем вполне естественным, создающим удобство существования… Домогательство же т-ва суд считает разрежением этого существования и основанным на склочности… Бонч-Бруевич, хотя и бывший генерал, но никогда Советской властью не лишался прав, работает с ней на протяжении всего существования и, безусловно, как принимавший участие в Гражданской войне и в строительстве хозяйства, член профсоюза, должен считаться трудящимся… Отмечая склочность настоящего дела, безусловно вредную по своим последствиям, как вносящую разложение в среде общежитий вообще, создающих сутяжничество, нарсуд считает необходимым обратить на это внимание Московского Совета и Районного на предмет производства тщательных обследований домоуправлений и, главным образом, обращения внимания на внутреннюю жизнь домоуправлений, считая, что культурная работа в домашней обстановке, при надлежащем руководстве, устранит всякие вредные явления и принесёт только пользу. Судеб (ные) по делу издержки возложить на жил(ищное) тов (арищество)» [1. 200].

Квартирный вопрос оказался причиной трагической гибели председателя Высшего совета физической культуры, организатора и директора Научно-исследовательского института игр и праздников, а затем главной военной школы физического образования Всевобуча В. Г. Марца.

На свою беду, учёный проживал в коммунальной квартире в доме № 33 по улице Кропоткина, в которой занимал целых четыре комнаты, в отличие от своего соседа — заведующего секретной частью транспортного отдела ГПУ Волкова, имевшего всего одну. Чекист решил расширить своё жизненное пространство самым гуманным способом — через решение домового комитета. Хотя, как мы понимаем, в арсенале у него были и другие способы достижения поставленной цели. Вскоре он занял помещение, из которого товарищ Марц был выселен. Тот обратился с иском в Хамовнический районный суд г. Москвы, постановивший комнаты ему вернуть, как незаконно переданные решением неуполномоченной на то организации.

После заседания руководитель рабочей группы домкома Наумов — бывший политкаторжанин, занимавший должность завхоза дома отдыха Чайного управления Потребсоюза, — выйдя из суда на улицу, застрелил В. Г. Марца со словами: «Тебе нужна квартира — вот, получай», а затем убил гр. Рыбникова.

После чего Наумов явился в 12-е отделение милиции, где сдался с повинной: «Отдаю револьвер и сам отдаюсь во власть Совета рабочих депутатов». Свой поступок преступник объяснил «актом протеста за всех рабочих, неправильно выселяемых и переселяемых», так как посчитал успех Марца в суде «результатом его больших связей и поддержкой влиятельных советских и партийных лиц, оторвавшихся от рабочего класса и не интересующихся тем, в каких условиях живут его представители».

Следствием было установлено, что в 1918 году Наумов работал в исполкоме Хамовнического районного совета, где случайно услышал, как арестованный по ордеру ЧК князь Меньшиков заявил конвоиру: «Я был князем и останусь князем, а вы были крепостными хамами и вечно будете ими», после чего вышел из кабинета президиума и застрелил задержанного. Большевик был приговорён революционным трибуналом к общественному порицанию, запрету занимать выборные должности и носить оружие в течение

трёх лет, исключён из РКП (6).

В результате проведённого расследования Наумов и «вдохновитель» его преступления Волков за умышленное убийство на основании ст. 143 УК РСФСР были приговорены трибуналом к 10 годам тюремного заключения со строгой изоляцией.

«Вестник советской юстиции» как о правильной инициативе на местах писал о том, что при райсоветах Москвы были созданы примирительно-конфликтные комиссии по жилищным делам. «За это время они вполне доказали свою жизненность. Комиссии рассматривают дела с представителями от коллегии защитников, вникая во все мелочи и подробности, причём решения комиссий очень часто касаются не только „судящихся“ жильцов, но и домоуправлений, которые заблаговременно не позаботились урегулировать взаимоотношения жильцов между собой. Очень часты случаи, когда особо враждующие между собой жильцы „судятся“ по нескольку раз; в таких случаях комиссия расселяет их по разным квартирам, и, как показала практика, этот способ „умиротворения“ является наиболее правильным».

Так что, хорошо зная существующие порядки, на всякий случай Владимир Маяковский прописывает Осипа и Лили Брик на свою жилплощадь. Теперь его квартира формально тоже стала коммунальной.

Годом ранее, для того чтобы на время командировки В. В. Маяковского в качестве корреспондента за границу в его комнату на Лубянском проезде, где он хранил свои рукописи и рабочие материалы, никого временно не поселили, ему потребовалось специальное обращение наркома по просвещению А. В. Луначарского в административно-финансовое управление ВСНХ СССР товарищу З. Б. Каценельсону, он же одновременно являлся начальником экономического управления ОГПУ. Жилплощадь за поэтом на период его вынужденного отсутствия сохранили, но только в порядке особого исключения. (Напомню, что норма жилищной обеспеченности в Москве составляла 4,5 м² на одного жителя столицы.)

Наличие такой специфической среды для обитания формировало особый жизненный уклад со своими правилами и кодексом поведения, где интеллигентному человеку «старой школы» жить было очень непросто — интеллигент для советского обывателя навсегда становится синонимом слабого, не могущего постоять за себя, зависимого от обстоятельств человека.

Тем временем советский хам с успехом отвоёвывал себе жизненное пространство, перестраивая окружающий коммунальный мирок под себя. Михаил Булгаков в романе «Собачье сердце» и Владимир Маяковский в пьесе «Клоп» создают образы этих новых мещан-победителей: Присыпкина и Шарикова, смысл жизни которых — бытовая победа над «образованными». Но если Пьер Присыпкин — участник Гражданской войны, а ныне перерожденец: «кто воевал — имеет право», то Шариков — плоть от плоти «новый человек», искусственно созданный, «рождённый Великим Октябрём».

Теперь среди большевистского руководства всерьёз шла речь не просто о воспитании нового индивидуума, а о создании нового биологического типа человека, лишённого собственнических инстинктов, социального эгоизма, христианской рефлексии, жалости к врагам, к которому вполне применим термин А. А. Богданова: «собирание человека».

Великая идея требовала новых подходов и новых исполнителей. Если социально близкий уголовный элемент немного позднее будет поручен ОГПУ, то в деле перевоспитания обывателя без интеллигентов уже не обойтись.

Максиму Горькому принадлежит очень точное определение основного качества мещанина — тот мечтает о «мирной жизни в тылу наиболее сильной армии».

Академик Д. С. Лихачёв, в свою очередь, писал:

«У Белинского где-то в письмах, помнится, есть такая мысль: мерзавцы всегда одерживают верх над порядочными людьми потому, что они обращаются с порядочными людьми как с мерзавцами, а порядочные люди обращаются с мерзавцами как с порядочными людьми. Глупый не любит умного, необразованный воспитанного, невоспитанный воспитанного и т. д. И всё это прикрываясь какой-либо фразой: „Я человек простой…“, „я не люблю мудрствований“, „я прожил свою жизнь и без этого“, „всё это от лукавого“ и т. д. А в душе ненависть, зависть, чувство собственной неполноценности» [1. 124].