Жизнь зовет. Честное комсомольское
Шрифт:
— Можно идти? — спросила Зина.
— Можешь.
Зина вышла с пылающим лицом, размазывая по щекам слезы.
20
Бойкот
Александр Александрович писал на доске задачи. Он держал в левой руке тетрадь, в правой поскрипывал и крошился мел. Иногда на доске с чуть заметными красными линейками для третьего класса мел писал лиловым цветом. Александр Александрович поворачивал его другой стороной и добродушно журил дежурных:
— Обмакнули в чернила. Не удержались. Без шалости ни шага!
Класс настороженно следил за рукой учителя. Зина
— Сережка! Закрой книгу!
В классе поднялся шум. Зина повернулась к доске, и у нее вспыхнули уши. Вторым вопросом контрольной был не пример, как она предполагала, а доказательство теоремы. Значит, у Сережки верная двойка. Значит, снова скажут, что у глухого учителя не может быть стопроцентной успеваемости.
Зина поворачивается и снова смотрит на Сережку. Он воровато закладывает бумажкой страницу в учебнике геометрии. Зина в негодовании отворачивается и встречает тревожный Стешин взгляд. «Двойка или честь?» — спрашивают ее золотисто-коричневые глаза.
— Честь! — шепчет Зина. — Конечно, честь! Убери, Сережка, геометрию, перестань списывать! — требовательно шипит она, и к ее голосу присоединяются другие.
Сережка удивленно смотрит на товарищей: «Что они, с ума сошли? Ведь у меня будет двойка». Но класс гудит, и Сережка с отчаянием прячет книгу.
Александр Александрович вытер платком мел с пальцев, задумчиво поглядел в окно. Он чувствует: класс сосредоточен, в классе тишина. Двадцать восемь голов склонились над раскрытыми тетрадями. Двадцать восемь разных людей. За эти годы Александр Александрович изучил их характеры, способности каждого. Он знает, что Митяя Звонкова нельзя внезапно вызвать к доске: растеряется. Его нужно предупредить, что будет отвечать через одного. Знает Александр Александрович безудержную фантазию Миши, целеустремленность Ивана, прямолинейность Зины, случайно родившейся девочкой, бесхарактерность Сережки, честность и чистоту Саши. Какие они выберут себе пути? Кому из них будет сопутствовать удача и кто станет пасынком жизни?
Все эти дни Александр Александрович был неспокоен, рассеян, раздражителен. После оскорбительного разговора с завучем он твердо решил уйти из школы. Уйти немедленно.
А может быть, он погорячился? Может, нужно было вступить в борьбу с Алевтиной Илларионовной за свое право остаться в школе и преподавать? Ведь можно пожаловаться и в высшие инстанции — и он был уверен, что его бы поддержали.
Но всего этого не хотел делать Александр Александрович. Где-то в глубине своего сердца он все время чувствовал неудовлетворенность собой как педагогом. Он чувствовал и, может быть, по привычной требовательности к себе преувеличивал то обстоятельство, что глухота действительно мешает ему стать таким педагогом, каким он хотел быть.
Александр Александрович дважды покупал в городе звуковые
…На контрольных уроках Александр Александрович дает себе право мысленно как бы уходить из класса. И он уходит — сначала в тайгу, с ружьем за плечами. Идет на лыжах по заснеженной охотничьей тропе, заметной только опытному глазу охотника. Он сворачивает в сторону по следу черно-бурой лисицы, разгадывая ее хитрость по петлям следов, и сам долго петляет за ней по тайге. Но вот гремит выстрел, и лисица лежит на снегу. Он умеет освежевать лисицу так, чтобы не испортить чудесной шкурки. Но кому же подарить этот дорогой подарок? Кати нет. О ней остались одни несбыточные мечты да письма и фотография, которую он ставит перед собой, когда думает о ней.
Александр Александрович оборачивается, смотрит на учеников. Все заняты работой. Пишут кто с волнением, кто уверенно, почти играючи.
…И он снова мысленно уходит из класса. В его воображении звучит музыка. Он слышит увертюру из «Евгения Онегина»: музыкальные фразы следуют одна за другой. Сегодня вечер он посвятит музыке. Его пианино, верно, расстроено, и он давно не играл. Кстати, эту увертюру он и сыграет на концерте самодеятельности в клубе…
Он снова поворачивается, смотрит на ребят. Саша Коновалов увлекся работой, низко склонив голову над тетрадью. Он мечтает стать летчиком.
Мало ли о чем мы мечтаем в юности! Иногда мечты сбываются, иногда остаются мечтами…
Зина решила задачу раньше всех и приступила к теореме. «Если пирамида пересечена плоскостью, параллельной основанию…» — написала она мелким, красивым почерком и взглянула на Сережку. Тот сидел, угрюмо склонившись над чистой тетрадью. Зине стало жаль Сережку.
Время перешло на вторую половину урока. Уже сделали контрольную Зина Зайцева и Саша Коновалов. Они положили тетради на стол Александра Александровича и вышли из класса. Кончил писать и Миша Домбаев, но медлил уходить: рядом с ним в безнадежной позе «погибал» Сережка Петров. То и дело он глядел на Мишу умоляющими глазами.
— Ну, пошел сдавать! — со вздохом сказал Миша, как всегда колеблясь между долгом комсомольца и жалостью к товарищу.
Он взял в руки тетрадь и собрался было вылезать из-за парты.
— А я, значит, погибай? Хоть бы намекнул… — отчаянно зашептал Сережка.
— Ну, давай условие. Не пропадать же… — безнадежно махнул рукой Миша.
Он быстро взглянул в тетрадь Сережки, и среди тишины класса, нарушаемой лишь шелестом бумаги, тихим шорохом движений и поскрипыванием перьев, раздался его шепот:
— Сережка, пиши: «Предположим, что ребро куба равняется „а“, тогда объем его будет равняться „а3“. По условию известно, что длина диагонали основания равна восьми…»
На низком лбу Сережки выступили капли пота. Он быстро пробежал глазами по классу и начал писать.
Произошло страшное событие: на глазах всего класса Сережка и Миша нарушили свое комсомольское слово.
Александр Александрович продолжал стоять у стола, повернувшись к окну. Белая рука его с длинными пальцами лежала на журнале. Он ничего не слышал. Он верил своим ученикам.