Жизненные навыки. Тренинговые занятия с младшими подростками (5–6 классы)
Шрифт:
Предполагается, что мы какие-то цели в общих чертах наметили: дети должны научиться жить в быстро меняющемся мире, им для этого не мешало бы быть активными, целеустремленными и деятельными. В то же время мы хотели бы видеть их участливыми, а не равнодушными, имеющими друзей, а не страдающими от изоляции. Ничего не забыли? А вдруг? В практике западных программ социально-эмоционального образования (social-emotional education – SEE) последнего десятилетия появилась тенденция относиться к целям такого образования как к вопросу политической, государственной важности. Так, например, в Великобритании в последние годы принято решение, что приоритетными целями социально-эмоционального образования должны стать навыки противостояния моббингу (буллингу) [2] . Это – актуальный социальный заказ. Мы за долгую историю отечественного воспитания тоже помним разные социальные заказы: формирование молодого строителя коммунизма в 70-е, молодого предпринимателя с экономическим рачительным сознанием – в начале 90-х, развитие толерантных установок сознания – в конце 90-х и начале 2000-х годов.
2
Mobbing – травля: коллективные или индивидуальные действия,
Должен ли социальный заказ определять цели развития социального и эмоционального интеллекта? Оказывается, вопрос о соотношении социального (заданного эпохой, требованиями времени) и индивидуального (заданного фактом единственности и конечности моего бытияв-мире) – вопрос совсем не простой и… не новый. Общество должно задавать планку личного развития, – так было принято в марксисткой философии, психологии и педагогике. Однако хорошо известный путь социализации извне – от социальных норм (у нас так принято) к личным (я как член общества разделяю эту норму) – не считается единственно правильным. Есть и другой путь: от личностного (я готов за это стоять, потому что у меня есть внутреннее чувство ясности по этому поводу) – к социальному (другие разделят мою правоту, и я пойму другого). Такой точки зрения придерживались ряд экзистенциальных философов, в частности, Карл Ясперс, но основоположником его был Серен Кьеркегор.
Мы видим, что даже в казалось бы привычном вопросе мы опять возвращаемся к философии: на что уповать в развитии личности? Что есть благо для человека? Кто это определяет? В самом деле, если развитие социального интеллекта свести к первому пути (социум задает вектор личностного и формирует личные нормы нравственности), то следует совершенствовать общество, «синтезировать» такую социальную ситуацию развития, «выварившись» в которой, ребенок с неотвратимостью превратился бы в личность. Для начала – ввести предмет «социальные нормы и правила в действии» и ставить по нему оценки, создавая систему задач и тестов. Тогда мы получим знаемые правила. Но этот путь ведет в тупик. Во все времена учитель знал, что воспитать «в лоб», через сообщение знания не получается.
А что нужно делать, если выбрать второй путь? Развивать индивидуальность и ждать, когда ребенок станет социальным естественным образом, сам собой? Не верится, что такое возможно, не правда ли?
Мы поставили хорошие вопросы. Ответы на них задают методику преподавания курса, который вы готовитесь вести. Остается вновь обратиться к философии [3] .
Все вопросы о целях социально-эмоционального образования, если на время убрать в скобки социальный заказ, который сегодня уже никто «сверху» не формулирует в российском образовании, все вопросы воспитания сводятся к процессу становления личности. Если мы рассматриваем личность не только как социализированного индивида, но как индивидуальность, мы вынуждены говорить о таком ее аспекте, который не сводится к сумме интериоризированных интеракций [4] . Для обозначения этого загадочного, никогда до конца не познаваемого аспекта личности есть сегодня понятие, а именно – Person – глубинное, сущностное, персональное в человеке. Мы уже писали о Person как о важнейшем недооцененном и не учитываемом аспекте человека. Дети особенно персональны в своей открытости к миру и готовности его осваивать, легко, играя, как бы между прочим становясь способнее и сильнее. Допущение наличия тайны и уникальности в каждом ребенке принципиально меняет стиль воспитания. Получается, что психотехника теснейшим образом связана с нашими представлениями о том, как устроен человек, какова его природа, то есть – с философской антропологией. Приходит на ум метафора волшебных картинок. Есть такие альбомы, которые на первый взгляд заполнены странными рисунками, отдаленно напоминающими какие-то густые орнаменты. Но если правильно «настроить» зрение, вглядеться, установив «глубину резкости» не на поверхности страницы, а глубже, вдруг чудесным образом видишь сюжетную объемную картинку, совсем не похожую на бессмысленные узоры на поверхности. Создавая установку персонального видения другого человека, мы как бы учимся настраивать взгляд. Феноменологи говорят о некотором личном предрешении психотерапевта, на какую глубину смотреть, глядя на другого. Есть существенное отличие между «смотреть» и «видеть». Одно дело, когда видишь пациента или непослушного ученика, потенциального носителя неприятностей и проблем, того, кому срочно нужна психологическая помощь, то есть – проблему, симптом, слабость в человеке, который перед тобой. Другое дело, когда с бесстрашием мудреца или ребенка можешь себе позволить увидеть нечто более глубокое, то, что за симптомом. Это можно увидеть лишь с феноменологической позиции, то есть позиции человека, который другого ни в чем не подозревает.
3
В методических пособиях программы «Жизненные навыки» для начальной школы нашлось место обсуждению серьезных психологических подходов. В пособиях для 1 и 2 классов мы описывали концепции Э. Эриксона и Б. Ливехуда, Р. Штайнера и Д. Эльконина. В книге для 3 класса мы рассматривали феноменологический метод, опираясь на работы известного французского философа М. Мерло-Понти. В пособии для 4 класса попытались дать философское и психологическое видение Person, для чего обратились к текстам А. Лэнгле, В. Франкла и М. Боуэн. Мы говорили и о противостоянии гегелевского абстрактного объективного знания и экзистенциально-феноменологического субъективизма. В этом пособии мы вновь ищем ответы на интересующие нас вопросы у философов.
4
Иными словами, усвоенных взаимодействий (то есть предполагается, что в психическом нет ничего такого, чего бы ранее не было во внешних отношениях ребенка).
И здесь нас ждет ловушка. Что есть человек – вопрос, который на самом деле не оставляет равнодушным никого, и ответ есть – не важно, в какой степени человек может дать отчет себе или другим о своей установке. Установка по отношению к другому – это вопрос не столько полученного образования, сколько собственного жизненного опыта человека, его отношений с людьми и самим собой, то есть вопрос очень интимный.
Можно сколько угодно читать лекции о тайне детской души. Но как непросто будет воспринимать их
Получается, что психотехника развития личности парадоксальным образом начинается с того, что у психолога должна быть способность чутко замечать собственные чувства и всерьез к ним относиться. Не бояться, не отмахиваться от них, а останавливаться и разбираться. За этой способностью, а может, и в процессе тренировки этого умения, обнаруживается отношение к себе: не то, которое осталось в наследство от родителей и окружения, но свое собственное. Самопринятие, данное не на словах, а в чувственном переживании, поможет посмотреть на нежелательное в себе, признать постыдное, разобраться с виной… Принятие себя самого, еще не до конца состоявшегося, несовершенного – это процесс, который является фундаментальной предпосылкой формирования такой же установки по отношению к другому. Что на фундаменте этой установки может родиться? Какой становится психотехника развития личности, когда я хочу видеть в ребенке личность?
Остановимся подробнее на некоторых положениях учения об экзистенциальном сообщении Кьеркегора. Вы будете удивлены, как актуально звучат написанные почти двести лет назад рассуждения о наших сегодняшних профессиональных проблемах в связи с выстраиванием воспитывающей коммуникации.
Вы, наверное, слышали о майевтике (с древнегреческого – родовспоможение). Так определял свой метод ведения философских бесед Сократ, сам не раз называвший себя повитухой. Сократическая беседа удивительным образом в короткий срок одного диалога меняла что-то в том человеке, который соглашался стать собеседником философа. Желающих было немало, настолько впечатляло происходящее в рамках беседы. Люди хотели пережить это и готовы были платить за такую возможность.
Что же делал Сократ? Ничего не сообщая о своей собственной точке зрения, он дотошно и неторопливо расспрашивал собеседника о его мнении на предмет разговора, а также об основаниях этого мнения, уточнял и снова уточнял, чтобы понять другого максимально точно и полно. Сократ, похоже, умел покорить собеседника серьезностью и силой своего интереса к его опыту и концепции жизни. Постепенно доверие росло и философу удавалось перейти к вопросам этическим, то есть к тому, что близко прилегает к самости человека. Проявляя большое терпение и способность разглядеть за политическими или житейскими убеждениями этическую подоплеку, он своими вопросами возвращал собеседника к себе, к его ценностям – к его неповторимой личности. Так постепенно прояснялось, кто он, этот Другой, во что он верит? Часто в процессе расспрашивания Сократ провоцировал своего визави, доводя устойчивое мнение до абсурда или показывая противоречия между уверенно предъявленной позицией по теме беседы и ценностными основаниями, которые также в конце концов были озвучены публично. Так или иначе, в ходе публичной беседы с Сократом собеседник часто обнаруживал себя сбитым с толку, потерявшим опору в том, в чем был еще совсем недавно твердо уверенным. И вот из этого неустойчивого положения, из этой растерянности и уязвимости Сократ делал то, что считал нужным. Над одними иронизировал, предлагая в конце беседы в качестве альтернативы гораздо более зрелую и непротиворечивую версию интерпретации не согласующихся элементов опыта. К другим проявлял великодушную деликатность, предлагая еще раз взглянуть на обсуждаемый вопрос более открыто, без жестких «шор» утвержденной прежде концепции. Вот в этой-то открытости собеседник (даже тот, который оказался публично «выпоротым») переживал нечто ценное – можно предположить, что он как бы в большей степени становился собой, переживал что-то вроде откровения, волнующее глубокое чувство и … Да, за это стоило заплатить, не правда ли? «Он был и остался повитухой: не потому что у него не было «позитивного учения», а потому что он понял, что это наивысшая связь, в которую один человек может вступить по отношению к другому», – так писал С. Кьеркегор о Сократе.
Кьеркегор говорил о том, что этический долг каждого человека – прийти к «выбору себя», прожить становление самости, перестать ориентироваться на общие этические правила и нормы, ища критерии правильного в себе самом. Именно этим и занимался Сократ – ставил под сомнение конформистски усвоенные общепринятые концепции. Кьеркегор в начале XIX века взял у философа, жившего за 24 столетия до него, идею коммуникативного воздействия – такого воздействия, которое не сообщало бы готовые знания, а возвращало человека к себе, делало в большей степени самим собой.
Кьеркегор говорил о важнейшей для каждого человека задаче способствовать рождению собственной самости. Самость, Собственное, или «личностное» не то чтобы отсутствует вовсе, но может занимать разные по важности места в системе ориентиров при принятии решения. То, что я хочу или чувствую, или считаю правильным, я знаю, но отношусь к этому, как к не очень важному, поэтому действую, исходя совсем из другого: внешнего, навязанного, общепринятого и т. д. И еще более тяжелый случай: я не знаю, что я чувствую, что мне нравится, и поэтому не имею суждения о ситуации, как плохой или хорошей. Если неясность так глубоко проникла в меня, тогда у меня внутри ничего нет своего, на основании чего же я тогда должен действовать? Датский философ говорил о важности обнаружения Собственного, его принятия, этической оценки и проверки и признании за ним права на существование в качестве главного основания для выбора: «Я считаю это правильным, поэтому рискую поступать, опираясь на это» [5] . В начале XIX века идея персональности, этических оснований, свободы быть непохожим звучала очень ярко, потому что была идеей новой. Она появилась в литературном и музыкальном романтизме, в образе жизни кумиров того времени, прежде всего Байрона и даже Наполеона. Романтик не мог быть конформистом, он вступал в конфронтацию с традицией, общепринятыми нормами и ритуалами. Так в культуре впервые манифестировала Самость, иногда гротескно, подобно тому как это происходит в момент кризиса 2 – 3 лет.
5
Помните, как в нашей любимой экранизации «Трех мушкетеров» Атос с нескрываемым одобрением говорит д’Артаньяну: «Вы сделали то, что должны были, но, может быть, вы сделали ошибку».