Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Потому что в ту минуту, когда она вошла в церковь, один монах с лицом, совершенно закрытым капюшоном, тихо сказал ей суровым голосом: «Ты счастлива, королева! подумай о тех, которые страдают, о тех, которые страдали! Помолись за отца и за мать твоего сына!..
«… за мать и отца твоего сына!» Бианка должна была употребить всю свою энергию, чтобы удержать крик ужаса, услыхав эти слова, в смысле и в тоне которых она не могла ошибиться. Монах знал все. Но кто он? Без сомнения Джиакомо Боргоньи! Он догадался, что стало с его ребенком из глубины монастыря, где он
Кто бы ни был этот монах, во что бы то ни стало, нужно было отыскать его и принудить к молчанию… Бианка не могла жить под его угрозой. А он, открывая ей тайну, явно угрожал ей.
Возвратившись во дворец, в свои апартаменты, где она переменяла свой костюм для бала, Бианка послала за Инесой Мондрагоне. Удержанная в постели тяжкой болезнью, Инеса, к сожалению, не могла присутствовать на свадьбе своей подруги. Бианка умоляла ее в записке сделать усилие, чтобы повидаться.
С каким нетерпением она ожидала результата своего посольства! Наконец ей возвестили о прибытии Мондрагоне. Хотя и пожираемая лихорадкой, она поспешила на призыв Бианки.
Последняя в нескольких словах передала ей все.
– Ваша светлость правы, сказала испанка, – этот монах – Боргоньи… Это он, чтобы успокоиться от угрызения совести, надел рясу… И всё бы было к лучшему, если бы, вступив в монастырь, он ограничился забвением прошлого; но его поступок доказывает, что у него слишком много памяти и ума; он угадал все; каковой бы ни была его цель, – человек этот теперь более чем угроза; это – опасность!.. Этот человек умрет!
Мы сказали, что Бианка не была жестока по природе; она вздрогнула при мысли, что убьют отца ее сына. Мондрагоне заметила это движение и прибавила:
– Ваша светлость, если вы видите другое средство, избавиться от этого человека, я готова повиноваться. Но подумайте, если Боргоньи, употребил нечто вроде авторитета, когда его сын еще в колыбели, то что будет, когда этот сын явится во всем своем богатстве и могуществе?.. Гордость иногда сильнее, выходя из низкого источника…
Бианка сделала головой знак утверждения.
– Ты права, сказала она;– при том я не могла бы жить, если бы всегда предчувствовала, что этот человек вдруг встанет между мной и Франциском. Делай же то, что найдешь благоразумнее. Но как ты надеешься открыть его?..
– О, Сильва знает Боргоньи! А Сильва столь же ловок, как и храбр. Если нужно будет он один за другим обыщет все монастыри Тосканы, чтобы открыть нашего монаха. Положитесь на него.
– А когда он начнет действовать?
– Завтра.
– Почему не сегодня вечером?
– Я послала его в Казаль за медиком, который, как меня уверяли, один в состоянии избавить меня от этой проклятой лихорадки.
– Да!.. ты страдаешь моя добрая Инеса!.. Ты очень страдаешь, а я стащила тебя с постели… Ложись скорее опять… Благодарю тебя!.. Завтра днем я увижу тебя. Прощай.
– До свидания, государыня! До свидания, моя королева! сказала Мондрагоне, прижимая к своим иссохшим губам свежую
Подруга, поверенная, соучастница удалилась, поддерживаемая двумя служанками. Великая герцогиня Тосканская, королева Кипрская, отправилась к своему супругу, которого ее долгое отсутствие начинало уже беспокоить.
То был великолепный праздник, справлявшийся во дворце Питти в честь бракосочетания Франциска Медичи и Бианки Капелло!
Но лжет та пословица, которая говорит, что нет прекрасного дня без другого; следующий день после свадьбы Бианки был один из печальнейших в ее жизни.
Пробило два часа; она собиралась отправиться к своей доброй Мондрагоне, когда неожиданно, в страшном смущении явился великий герцог и сказал ей:
– Мой друг, если вы мне верите, отложите это посещение до другого времени.
– Почему же? – удивлением спросила Бианка, – и заметив смущение Франциска, воскликнула: – ах! Инеса умерла!..
Это была правда. Жертва своей привязанности к Бианке, Мондрагоне умерла ночью, возвратившись от герцогини. И странное стечение обстоятельств! Ее посол за доктором, Сильва, не мог исполнить данного поручения, ибо в ту самую минуту, когда он сходил с лошади перед домом доктора, он упал, пораженный, как громом, апоплексическим ударом, против которого была бессильна всякая помощь.
Бианка рыдала. Одним ударом рок лишил ее преданного друга и единственного человека, способного защитить ее против требований Боргоньи!
Свидетель горести, первоначальную причину которой он не мог подозревать, великий герцог тщетно старался успокоить Бианку.
После нежных молений, он отправился за маленьким Антонием; взял его из колыбели и, подавая Бианке, сказал ей:
– Возьми его. Вот кто сумеет лучше меня тебя успокоить. Поцелуй нашего сына.
Их сына!.. Вид ребенка в эту минуту казался Бианке кровавой иронией. Вчерашняя радость сегодня превратилась для Бианки в отчаяние, в тяжелую цепь, которая приковывала ее к господину. Между тем крохотное создание, достигавшее второго года, протягивало к ней свои ручонки и бормотало: «мама!» Ах! Что бы ни было, не должна ли была Бианка в будущем быть истинной матерью для Антония?.. И быть может тронутый привязанностью, оказываемую к его сыну Джиакомо Боргоньи не осмелится смутить эту любовь, еще раз, выйдя из своего мрака, чтобы возбуждать в ней сожаление о прошедшем и ужас будущего.
Бианка обманывалась. На следующий год, в день празднования ее свадьбы, при выходе из собора, в котором служилась обедня, когда она медленно проходила по площади della santissima Annunziata, – один монах, – тот же самый! Она узнала его голос! – пробравшись сквозь толпу, приблизился к дверцам ее коляски и повторил ей слова, которые были сказаны ей в предшествовавшей год: «Ты счастлива, королева! Подумай о тех, которые страдали, которые страдают. Помолись за отца и за мать твоего сына!
И из года в год в этот день повторялось и это явление, и это увещание.