Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Вы говорите о князе Иване Федоровиче? Это был не слишком способный военачальник, но ему нельзя было отказать в личной храбрости… Если не ошибаюсь, он скончался в своём имении?
– Из-за простуды, когда он спасал свою тонущую в озере возлюбленную. Вместе с ребёнком она находилась в лодке, опрокинувшейся посреди озера…
– Со своим… Ах, вот как! И что стало с ребёнком?
– Он уже не дышал, когда князь выбрался на берег с Марьей, державшей дитя на руках.
– Всё понятно. Повторение трагедии
– Марья была беременна, когда я посетил Павлово. Я предупредил её, что если узнаю о смерти ребёнка, то больше не стану жалеть её.
– И на этот раз, господин полковник, вы были просто обязаны проявить безжалостность. Но почему вы тогда, узнав о смерти не только князя Ивана, но и ребёнка Марьи, в очередной раз промолчали?
– Потому что у меня не было доказательств, и в ответ на моё обвинение Марья могла сама обвинить меня в клевете. Но, если бы у меня появилась уверенность, что совершилось второе преступление, я сделал бы всё возможное, чтобы преступница не избежала наказания.
Я поклялся ей в этом всеми святыми… И такую же клятву дал самому себе… Я решил, что сам Господь сделал меня орудием мести, а поэтому стал неотрывно следить за ней, следить днём и ночью…
– И что вам удалось узнать?
Побледневший полковник замолчал.
– Послушайте, полковник, вы ведь только что сказали, что больше нет любовника, помнящего о своей любви и поэтому закрывающего глаза на преступление; есть только божественное орудие, предназначенное для того, чтобы страшные преступления не остались безнаказанными!
Мне кажется, что Марья Даниловна в третий раз преступила все законы, божественные и человеческие. Если это так, то когда это случилось? И каким образом? Говорите!
– В прошлый четверг, то есть пять дней назад, – промолвил Луи Экхофф, – Марья Даниловна приняла какое-то зелье и у неё после этого наступили преждевременные роды. Родилась мёртвая девочка.
– Это искусственный выкидыш! Ну, ну! Похоже, наш демон поменял тактику! Она уже не ждёт, чтобы её дитя увидела дневной свет, она до этого отправляет ребёнка к душам других детей, не получивших крещения!
Кто сообщил вам об этом?
– Женщина, вот уже пять лет работающая у Марьи Даниловны служанкой; я поручил ей следить за графиней.
– Отлично! Как зовут эту женщину?
– Маша.
– И ещё… Куда делось тело ребёнка?
– Его можно найти в саду возле замка, в заброшенном колодце.
– Кто бросил туда ребёнка?
– Сама Марья Даниловна в ночь после родов.
– В ту же ночь… И у неё хватило сил, чтобы добраться до колодца – по-моему, он находится на порядочном расстоянии от замка…
Хорошо, полковник, этого достаточно. Через десять минут царь узнает всё, что вы рассказали, и правосудие совершится немедленно. Прощайте. Да, ещё. Если вам понадобится моя тройка,
Меншиков встал. Но Луи Экхофф продолжал сидеть.
– В чём дело? – Меншиков остановился и посмотрел на полковника. – У вас есть что-то ещё?
– Нет, – пробормотал Экхофф. – Нет, князь, мне больше нечего добавить…Только…
Он с несчастным видом смахнул выступившие на лбу капельки пота.
– Только я … Я хотел спросить у вас… Скажите мне откровенно… Окажись вы на моём месте, вы действовали бы так же, как я?
Меншиков протянул руку шведу.
– Вот мой ответ, – произнёс он суровым тоном. – Думаю, вы поняли. Разве подают руку человеку, которого презирают? Ваше поведение было безупречным, полковник. Вы помогли избавить императрицу от врага, а мир – от мерзкого создания! Вы можете продолжать ходить с высоко поднятой головой.
Луи Экхофф распрощался с Меншиковым. Несмотря на сказанное князем, он всё же удалился, понурив голову.
Провожавший его взглядом Меншиков пожал плечами.
– Вот чудак, – пробормотал он. – Похоже, что он уже пожалел о том, что был таким откровенным со мной!
И он был прав. Луи Экхофф не переставал жалеть о содеянном и так и не смог простить себе свой донос. Через полгода, находясь в Дании, он покончил с собой.
После беседы с полковником Меншиков сразу же отправился во дворец, где попросил сообщить царю, что должен срочно увидеть его. Царь тут же принял его.
Пётр выслушал своего бывшего премьер-министра молча, без единого жеста. Если бы не нервные подёргивания мышц его лица, то можно было бы подумать, что его мало интересует рассказ Меншикова, как если бы тот говорил о женщине, к которой царь был совершенно безразличен.
Когда Меншиков закончил, он спросил:
– Знает ли императрица эту историю?
– Нет, ваше величество, клянусь честью!
Пётр встал.
– Хорошо, – бросил он. – Поскольку вы вели себя весьма сдержанно, что заслуживает похвалы, поскольку такое поведение для вас довольно необычно… Князь, я прощаю вас за то, что вы вынуждаете меня отдать в руки палача женщину, которую вы ненавидите, но которую я люблю.
– О, ваше величество, вы можете быть уверены, что…
– Хватит! Надеюсь, что до моего приказания вы будете хранить полное молчание об этой истории.
– Разумеется , ваше величество, я никому не скажу ни единого слова.
– А теперь идите и сообщите Зотову моё повеление: сегодня вечером состоится Конклав.
– Конклав?
– Да. Вы ещё не поняли? Ничего, поймёте вечером. Исполняйте моё повеление.
– Слушаюсь и подчиняюсь, ваше величество.