Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Король рассматривал Диану с крохотной ножкой, когда к нему подошла новая маска: Амазонка с волнистыми волосами, высокая ростом, особенно замечательная по божественной груди, почти совершенно открытой.
– Государь, счастлива лесная красота, за которой вы следите взглядом; но берегитесь, у Дианы нечувствительное сердце, и эта гордая богиня улыбается при виде любовных страданий.
– Прискорбно, отвечал король, что столько прелестей соединены с такой жестокостью.
– К счастью не все красавицы, встречающиеся в лесной чаще так равнодушны. Я знаю одну, которая отправляется туда, увлекаемая чувством совершенно противоположным убийственному наслаждению охоты.
– То быть может какая-нибудь нужная
– Именно, государь!.. прелестного Адониса… И какая жалость, что он коронован.
– Что я слышу! Скажи мне, прелестная маска, в какой части света встречают эту чувствительную красоту?
– Боже мой, государь! Не следует обращать вашего внимания на другую часть сферы; редко Адонис пробегает по окрестным лесам, чтобы лицо, о котором я говорю, не находилось близ него… Обыкновенно в Сенарском лису…
– Сенарском лесу! живо возразил Людовик XV. – Это, прелестная маска, начинает становиться для меня ясным, и если бы я не боялся быть обманутым подозрением…
– Нет, нет Ваше Величество! вы не обманываетесь.
– Из милости, милая незнакомка, не злоупотребляйте ощущаемым мною волнением. Скажи, знаешь ты прелестную амазонку, которую я встречаю почти на каждой охоте?
– Знаю.
– Очень?
– О! очень! Впрочем, взгляните, государь.
Проговорив эти слова, личность, в течение пяти минут разговаривавшая с Его Величеством, сняла маску, и король узнал амазонку Сенарского леса. Покраснев от нечаянности, а быть может и от удовольствия, Людовик XV хотел посреди бальных аккордов выразить объяснение, но его любезная собеседница бросилась в толпу, вследствие того кокетства, которому приятно мучить любовь, чтобы сделать ее более предприимчивой. Но беглянка нимфа еще более благоразумная, чем пастушка Виргилия не удовольствовалась тем, что взглянула назад, видит ли король ее бегство, она из своих рук выпустила белый платок; Людовик XV, более быстрый, чем кто либо из его куртизанов, поднимает тонкую батистовую ткань, и не будучи в состоянии достать руку той, которая его потеряла, он ей бросает его с совершенно французскою вежливостью, которой тотчас придали восточное значение. – Платок брошен! вскричали во всех концах залы, и мрачные тучи покрыли лица пятидесяти дам, надеявшихся победить сердце Его Величества…
Но кто была та счастливая смертная, которой король удостоил сказать таким образом: «я люблю тебя!» Через несколько минут ее имя переходило из уст в уста…
То была «Ле Норман д’Этиоль», по мужу, племянница главного откупщика Турнейма.
Да, платок был брошен, но против ожидания одалиска еще не принадлежала султану. Этот султан был уже так изнурен, так капризен и причудлив! Недостаточно было нравиться ему, иногда нужно было обложить себя податью.
Прежде чем мы скажем, как преодолев всякую совестливость, всякую стыдливость, она шла к стыду, так как не стыд шел к ней, – мы скажем, кто была г-жа Ле Норман: д’Этиоль, вскоре маркиза Помпадур.
Ее отец Франсуа Пуассон служил в администрации по продовольствию армии, поставщиком говядины в королевский отель инвалидов. Одним словом, он был мясник. Нет ремесла, которое бесчестило бы человека но есть люди бесчестящие свое ремесло и Франсуа Пуассон был, по-видимому, из числа последних. Ему часто приходилось бы иметь дело с правосудием, если бы его жена не озаботилась приобретением для себя и для мужа могущественных покровителей.
Один из самых ревностных покровителей г-на и г-жи Пуассон, – в ту эпоху, когда последняя сделалась беременной той, которая должна была стать, ради смеха и плача, королевой Франции, – одним из любовников прелестной мясничихи был главный откупщик Ле Норман де Турнэйм, столь же переполненный дурачеством, как и экю, и по этим
Он сдержал свое слово. Пуассон был не настолько глуп, чтобы противиться отеческим заботам Ле Норман о малютке. Будучи умна, Жанна Антуанета воспользовалась тем образованием, которое ей было дано. Она выучилась музыке, декламации, живописи и гравировании на стали. Воспитанная в дому своего доброго друга, как скромно называла она главного откупщика, – она была его украшением, своею грацией, умом, красотой…
– О! часто восклицала г-жа Пуассон в экстазе перед дочерью, превратившейся в молодую девушку. – Как ты мила, моя овечка… Ты королевский кусок!
Королевский кусок! Эти слова часто повторяемые матерью, сделали Жанну Антуанету мечтательной! Действительно, в то время короли, повсюду, где процветали, поглощали куски но своему вкусу. После Людовика XIV, Людовик XV, был великим пожирателем. Почему ей не быть куском Людовика XV.
Да, но следовало приблизиться к этому Людовику, что было не только трудно, но даже почти невозможно для дочери г-на Пуассона. Племянник ее крестного отца взял на себя устранить эту трудность.
Э&тот племянник, которого звали Ле Норман д’Этиоль и который был вторым откупщиком, просил и получил руку Жанны Антуанеты. Он был громадно богат, – это хорошо было, но зато наскучило то, что он был очень влюблен в свою жену, – влюблен, как безумный.
Первые два месяца Жанна терпеливо выносила эту любовь. Но вот она забеременела. Гм! Ребенок!.. Иногда он портит талию. Но против этой катастрофы нет лекарства!.. И вот она родила, а муж снова заговорил с ней о своей нежности.
– О! прошу вас, сказала она ему, – позвольте мне вздохнуть!..
– Что вам угодно?..
– Полноте! Вы меня понимаете. Именно потому, что вы меня любите, вы избавите меня от боязни впасть в положение столь же беспокойное, сколько смешное. Беспокойное потому, что оно запрещает все удовольствия. Смешное… Но беременная женщина – не женщина: это бочка, тюк… Фи!.. Объявляю вам, что я убью себя, если вы сделаете мне второго ребенка?
Сердце д’Этиоля было разбито; но он подчинился; слишком деликатный, чтобы требовать от жены того, в чем отказывала ему любовница, он решился остаться ее братом.
Она, между тем заботилась о том, как бы реализовать желание своей матери, т. е. сделаться королевским куском.
С этой целью она секретно переговаривалась с одним из своих дядей, – Бине, первым камердинером Людовика XV, – который обещал ей свою помощь. Это было через несколько недель после смерти герцогини де Шатору – превосходный случай! Бине, рассказывает Дюфей, назначал своей прекрасной племяннице места и время королевских охот. Он вводил ее во дворец по время больших выходов. Г-жа Этиоль не пренебрегала ничем, чтобы обратить на себя внимание монарха изящной изысканностью туалета и экипажей. Из эпизода на бал в городской Ратуш, мы уже видели, как она объяснила, что не равнодушна к королю.
А между тем повторяем, прошли, против ее ожидания, три мучительно долгих дня, а Жанна Антуанета не дождалась ничего. На четвертый день она не выдержала и отправилась к Бине.
– Ну, дядя?
– Ну, племянница?
– Разве король болен?
– Болен? Ничуть. Почему он будет болен.
– Но потому, что в таком случае невозможно…
– Что невозможно?..
– Рассказывали вам, что произошло между мной и королем на бале в Ратуше?
– Сцену с платком; да.
– Ну, и с этой ночи я не получала известий от его Величества. Ни слова, ни знака! Он не выказывает желания меня видеть.