Жнецы ветра
Шрифт:
— Что это за место? Башня?
— Нет. Радужная долина.
— Здесь был бой. Это будущее? Прошлое? Или всего лишь сон?
Он подумал и осторожно произнес:
— Это несуществующее. Пока несуществующее. Станет ли оно настоящим — мне невдомек.
— Кто ты на самом деле?
Вор рассмеялся, спрыгнул с перил:
— Всего лишь твой сон.
— Который слишком часто становится явью.
Гаррет улыбнулся, но глаза его оставались серьезны:
— Позволь дать тебе совет. Ты нашел ветер, тебе удалось ухватить его за хвост. Держи крепко. Возможно,
— Что толку? Лаэн мне это не вернет. Я виноват, что она…
— Мы все в чем-то виноваты! — перебил он. — И за наши ошибки часто расплачиваются другие. Ты должен знать. Те, кто с нами, те, кого мы любим, иногда уходят от нас. Это закон жизни, приятель. Держи ветер за хвост и делай то, что следует!
Жаровня с грохотом лопнула.
И я проснулся.
Была середина ночи. Костер догорал. Во мраке тихо посапывал Гбабак. Юми навострил уши, приоткрыл глаза, сказал о «собаке» и вновь уснул. Проклятая не спала. Она сидела возле тлеющих углей, набросив себе на плечи теплое одеяло. Почувствовав мой взгляд, обернулась. Несколько ун мы смотрели друг на друга, затем я повернулся на другой бок, накрылся овечьей шкурой и до самого утра так и не сомкнул глаз.
Сайгурак оторвался от поедания сухой травы, поднял голову и посмотрел в нашу сторону, чутко шевеля большим коричневым носом.
Юми, сидевший рядом со мной в засаде, окаменел и сжал лапами кость, которую превратил в оружие. Вейя стрелял через полую трубку иглами, собранными на колючих придорожных кустах и смазанными ядом из шипов Гбабака. Опасные штуки покоились в маленькой кожаной сумочке на поясе у хвостатого воина, и я очень надеялся, что малыш ненароком не уколется. Яд квагера — смертельная вещь. Убивает практически мгновенно. По счастью, сейчас Юми не думал плеваться. Он понимал, что тогда можно забыть о мясе. Никто не осмелится есть отравленное.
Сайгурак между тем решил, что опасности нет. Как только он опустил голову, я встал в полный рост и вскинул лук. Животное взвилось в воздух, пробежало десять ярдов и упало. Тяжелая стрела пробила его насквозь.
— Вот так, собака! — торжествующе завопил Юми и бросился осматривать будущий обед.
Из травы бесшумно появился Гбабак. Я так и не устал поражаться, сколь ловок и тих блазг. Даже старина Ктатак проигрывал ему в этом, хотя и был гораздо более скромных габаритов.
— Ловква, — одобрил он мой выстрел. — Хорошая еда. Интересно, квак он сюда забрел?
— Жрать захочешь — и дальше пробежишь. Отсюда до степей два дня. Не такое уж большое расстояние. Особенно для того, у кого есть четыре ноги.
— Вот так, собака! — сказал Юми.
— Он говорить, что пора начинать вялить мясо. Зима скваоро.
Верно. Скоро дичь уйдет к югу, и даже несмотря на то, что мы въехали в гораздо более обжитые места, чем степи Унгавы, с едой могут возникнуть проблемы. Особенно когда в стране идет война.
Тушу взялся нести блазг. Ни я, ни Юми не возражали. Подхватив сайгурака, точно тот был пушинкой, Гбабак направился к месту стоянки. Мы последовали за ним.
Проклятые
Тракт тоже оставался пустым. Никто не спешил отправиться в путешествие из Альсгары или Гаш-шаку. Да и с северо-запада, от Лоска, желающих ехать в земли, находящиеся под контролем набаторцев, не находилось. Казалось, страна вымерла, словно ее выкосило чумой, и мы — единственные выжившие.
Вчера вечером Юми обнаружил в канаве двух мертвецов, уже истлевших и утыканных арбалетными болтами. Вейя проверил близлежащие окрестности, но, как я и предполагал, не встретил ни души.
— Что ты думаешь о войне? — спросил я у блазга после того, как тот переложил тушу сайгурака с плеча на плечо.
Глаза Гбабака закрыли полупрозрачные пленки:
— Хочешь услышать банальность? Война — это плохо. Но я любить драться. Я для этого расти.
— Думаешь, Болотный полк уже выступил?
— Нет. Квагда я уходить, многие квагеры оставаться дома. Другие быть в Кварунне. Их не таква много. Я буду драться. Но квагда приду ква своим. Квак говорить вы, люди, — один в поле не солдат.
— То есть ты идешь в Корунн для этого?
— Теперь да. Теперь мы уже не путешествовать, а идти к своим. Сражаться. Чему твой улыбаться?
— Ты сражаешься за чужую страну. Это достойно уважения.
— Вот так, собака!
— Это не таква, — подтвердил блазг. — Эта страна моя не меньше, чем твоя. Мы жить в одном доме. И защищать один дом. Даже Юми собраться на войну, хоть и не обязан.
— Вот так, собака!
— А твой будешь воевать? — перевел мне квагер.
— Как получится, — уклонился я от прямого ответа. — Война еще до нас не добралась. Мы опережаем ее. И, возможно, не встретим врагов до самого Корунна. Набаторцев интересует Лестница Висельника.
— Еще месяц, и они стоять до кванца зимы. Перевалы быть в снегу. Война продолжится весной. Потому они займутся югом. Война придет. От нее не убежать.
— Тоже верно.
Фургон стоял там же, где мы его оставили. Рона скучала на козлах. Услышав, как мы продираемся через кусты, она вскочила, но, увидев нас, успокоилась и села на место.
С тех пор как Шен, под руководством Тиф, начал лечить Ходящую, той с каждым днем становилось лучше. Вначале она перестала кричать по ночам. Затем плакать. Худо-бедно стала общаться, хотя и продолжала сторониться Проклятой. Иногда девчонка впадала в ступор, замирала на полуслове или, не закончив фразу, засыпала.
Как-то незаметно для меня Целитель стал ее лучшим другом. Все недоверие Роны к нему исчезло. Но я, как личность подозрительная и гадкая, не сомневался, что Ходящая не забывает — перед ней человек с темной «искрой». Какие она по этому поводу сделала выводы и куда рано или поздно это заведет малыша — я не знал.